подземных карликов. Подданные нарлакского кенига встретили и летающих собак симуранов, а также побывали в гостях у племен горных вельхов, тех самых, что носят клетчатые юбки, не считая такую одежду зазорной даже для воинов. Но главного не было. Ни один человек не упоминал о Логове.
— Вот двурогая гора, о которой ты говорил. — Нардарец, погруженный в свои мысли, вздрогнул, услышав голос Менгу. Верный нукер хагана Гурцата догнал лошадь Драйбена и, чуть осадив, поехал рядом. — Куда потом?
— На Тропу, — уныло вздохнул советник повелителя Степи. — Там в один ряд могут пройти только два всадника, слишком она узкая. И, знаешь, Менгу, мне кажется, что Тропа лежит… как бы сказать? Она начинается в нашем мире, а ведет совсем в другой.
— Как так? — не понял мергейт. — Дорога — она всегда дорога.
— Помнишь, недавно я рассказывал тебе о падении Небесной горы, случившемся тысячу триста лет назад? Тогда происходило много странного, а самое главное в нашем мире произошли необратимые изменения. Возникли удивительные прорехи в ткани реальности, для простоты обычно именуемые Вратами. Найдено несколько таких: неподалеку от сольвеннского улуса, называющегося Галирадом, в Велиморе, в двух днях пути на полуденный восход от Мельсины… Никто в точности не знает, что находится за Вратами. Но известно, что ведут они в совершенно разные места. В чужие миры. Понял?
— Нет, — сказал Менгу. — Но ты все равно рассказывай. Я постараюсь понять. Хочу знать, зачем хаган решил отправиться туда, куда ты нас ведешь.
…Небольшой отряд степняков двигался по углубляющейся в горы прохладной необитаемой долине. Справа и слева на высоту сотен локтей поднимались нагромождения серого с красной прожилкой камня, на котором лишь изредка мелькали розовые или желтые пятнышки горных цветов да островки чахлой зелени. Впереди чернела невероятно огромная скала, оканчивающаяся двумя округлыми вершинами. Острый глаз различал парящих над взгорьями орлов.
Удивляло, что помимо хищных птиц на глаза не попадались обычные здесь дикие винторогие бараны или весьма распространенные на полуденном оконечье Самоцветного хребта снежные барсы. Еще два дня назад охранники Гурцата убили одну такую огромную кошку, но едва отряд свернул в указанную Драйбеном долину, все живое словно вымерло. Мергейты усматривали в этом недобрый знак.
Сам хаган, его телохранитель Техьел, великий шаман Саийгин и любимая жена Гурцата Илдид-жинь ехали в окружении сотни нукеров, которой командовал Менгу, а чужеземец по имени Драйбен старался держаться впереди: во-первых, он единственный знал дорогу; во- вторых, принципиально оставил конную сотню позади — обоняние благородного нардарца не могло вынести степных ароматов, исходящих от немытых мергейтов. Однажды во время стоянки Драйбен пришел в ужас, узрев, чем степняки заменяют принятые в цивилизованных странах ванну или бассейн: раздевшись, нукеры мазались топленым жиром, затем счищали его с тела деревянными дощечками.
Больше двух седмиц минуло с той поры, когда Гурцат принял решение отправиться к Самоцветным горам, оставив командовать войском большого сотника Ховэра и туменчи Цурсога. Хаган оставил своим подчиненным простые, понятные и выполнимые приказы: Ховэр обязан стоять вкруг главного саккаремского улуса Мельсины, строить с помощью нанятых по совету Драйбена халисунских умельцев деревянные осадные башни и ждать вестей от Гурцата. Туменчи Цурсогу, под рукой которого ходила вторая половина войска, захватившая Табесин и вышедшая к Междуречью, надлежало готовить средства для переправы через полноводную Дийялу и тоже ждать. Чего — непонятно. Известно лишь, что великий хаган, завершив свои загадочные дела возле Самоцветных гор, явится сам или пришлет гонца.
— На Тропе, — неторопливо говорил Драйбен, изредка посматривая на внимательно слушавшего Менгу, — время течет по-другому. Я могу встать на нее ранним утром, пробыть там не более чем до полудня, а когда вернусь, окажется, что в настоящем мире уже наступил вечер следующего дня. Когда ночью проходишь по Тропе и небо чистое, можно увидеть знакомые созвездия, только расположенные иначе, нежели у нас. Словно очутился во временах глубокой древности или, наоборот, в будущем, когда карта звездного неба изменится. На Тропе можно плотно поесть, а спустя сотню ударов сердца снова оказаться голодным. Разжечь костер, но пламя не рванется вверх, к небесам, а начнет стелиться по земле…
— Ты на этой Тропе нашел свой камень с дэвом внутри? — Менгу подозрительно покосился на притороченный к заводной лошади Драйбена сундучок. — Если там повсюду валяются такие камешки, наверное, это плохое место.
— Оно не плохое, — поразмыслив, ответил нар-дарец. — Оно… оно чужое. Совсем чужое. А таких кристаллов там больше нет. Мне попался всего один.
Лошади, поднимая фейерверки брызг, перешли быструю речку, стекавшую с ледника, украшавшего двугорбую гору. Гурцат подгонял своего жеребца. Хагану не терпелось побыстрее оказаться в обители невероятных чудес, о которой смутно повествовали легенды, и самому встретиться с Ним.
Солнце, Око Богов, провожало повелителя Степи подозрительно- настороженным взглядом.
Рассказывая Менгу о Тропе, Драйбен не врал. Все его слова были истинной правдой. Дорога в Никуда, Логово, чужой мир, открывавшийся человеку за необитаемой долиной на полудне Самоцветных гор, действительно существовала.
Бывший нардарский эрл отнюдь не зря некогда упрекал себя в гордыне и еще худшем грехе — необузданном любопытстве. Одно вытекало из другого. Древняя рукопись, много лет назад обнаруженная в библиотеке родового замка Кешт, не содержала лжи. Как и утверждал неизвестный автор, человек, нашедший в себе волю и мужество пройти Тропу, получал власть. Смехотворно малую, однако вполне достаточную, чтобы поразить людей, отвыкших за долгие столетия от волшебства.
Начавшиеся восемь с лишком лет назад изыскания Драйбена поначалу выглядели успешными. Покинувший отцовский дом молодой эрл оказался настойчивым, въедливым и умным человеком, сумевшим впервые за всю историю современного мира объединить и увязать между собой разрозненные сведения о Самоцветных горах и ради достижения своей цели преодолеть множество препятствий. Нет нужды рассказывать о его долголетних странствиях по миру, долгих днях, проведенных в библиотеках государств Восходного Материка, Аррантиады, Толми или Шо- Ситайна. Можно выразить лишь суть: Драйбен стал первым и ныне единственным волшебником за последние тысячу триста лет. Белые старцы вельхов, знаменитые друи, сами волшбой не владели, умея лишь направлять в нужное русло неизмеримые силы природы. Большинство 'практикующих магов' в городах являлись искусными шарлатанами, а те, кто хоть что-то умел, пользовались чудом сохранившимися со времен Черного Неба магическими предметами.
Некоторые сведения о волшебстве Драйбен позаимствовал из древних хроник и рукописей, другие заключения сделал самостоятельно, многие месяцы учился в отдаленных монастырях Шо-Ситайна искусству концентрации и сосредоточения, изучал философские трактаты и наконец обрел истину, потерянную в век смятения, вызванного Столкновением Сфер. Он понял, что волшебство не дар, не проклятье, не искусство. Волшебство — в знании. Достаточно понять, как вместить в себя мощь окружающего мира, содержащуюся в сухой былинке и ревущем океане, затем направить скопившуюся в тебе силу Вселенной, например, на медную монету — и она станет золотой, а хочешь, обратится в глину или вовсе распадется на невидимые глазом мельчайшие частицы.
Колдовство, магия, волшебство… Полученные знания не давали ответа на все новые и новые возникающие вопросы. Драйбен догадывался, откуда сможет почерпнуть недостающее. Кем он был по возвращении с закатных островов в Нардар? Путешествующим фокусником, пускай и неплохо зарабатывающим? Человеком, за деньги развлекающим шо-ситайнских князьков или самодовольных сенаторов Аррантиады? Высокорожденным эрлом, лишенным строгими законами Нардара отцовского дома, земли и родины? Что ж, осталось перешагнуть последнюю ступень и…
