уничтожить боль и страдание, коим некуда было больше изливаться, дабы не затопили они весь Белый город.
Глава шестнадцатая
ПОДВОДЯ ИТОГИ
— Не вздумай умирать! — сказала Асверия Драйбену, когда тот разлепил веки и нашел в себе силы удивиться тому, что все еще жив. — Я ношу твоего ребенка и не желаю, чтобы он рос без отца.
— Час от часу не легче, — просипел владетель Рудны и снова впал в беспамятство.
— Ты видел? Вот это и называется 'быть настоящим мужчиной'! обличающим тоном произнесла Асверия, заботливо поправляя и без того лежащую как надо подушку.
— Что ты имеешь в виду? — уточнил Рильгон, колдуя над своими хитроумными приспособлениями, коими была облеплена грудь Драйбена.
— Мама частенько говаривала, что главная отличительная черта мужчины это стремление бежать от ответственности.
— Я рад, что к тебе вернулось хорошее расположение духа. Через день-два твой жених будет как новенький. Глядика, уже светает, а ведь я хотел еще заглянуть в Дангару, узнать, как там дела у Даманхура. — Рильгон на мгновение прикрыл свои огромные желтые глазищи.
— Может, не полетишь сегодня в Рудну? — предложила Асверия. — Рингволду наш подвал понравился, почему бы тебе в нем день не отдохнуть?
— А за Даманхура не беспокойся. С ним и Сингон, и Кердин, и Фейран, и Кэрис глаз с него обещал не спускать, — поспешил успокоить каттакана Фарр. Никуда от него теперь Золотой Трон не денется.
— Ты, я вижу, совсем ожил? Чего это тебе не спится? — ворчливо спросил Рильгон, делая вид, что только сейчас заметил вошедшего в комнату Драйбена юношу.
А ну брысь в постель! Думаешь, у меня других дел нету, как болячки ваши врачевать?
— Проснулся вот, а снова заснуть не могу, — виновато понурился атт-Кадир. — Опять мне Аллаан снился. Все чудится, будто это я его не уберег.
— Ты только слезу горючую не пусти, сделай одолжение, — нахмурился каттакан, отчего безбровое лицо его приняло странно-детское выражение. — И не смотри на меня так. Мертвых я воскрешать не умею!
— А Рея ведь воскресил! И Асверия говорит, что Драй-бен ее тоже в пустыне со смертного одра поднял.
— У Рея организм молодой, здоровый. Чуть подлатать было, и всего делов-то. Драйбен же, когда Асверию песчаный клещ укусил, в таком состоянии пребывал, что мог половину материка в пустыню превратить. Но это, знаешь ли, исключительный случай, по заказу такое ни на человека, ни на тальба, ни на каттакана, к счастью, не находит. А старикан этот уж очень износился. И потом… Как бы это тебе сказать… Он ведь хотел жизнью своей Богиню подтолкнуть. Он не зря умер, мне-то со стороны видно было.
— Как это? Неужто Богине жертва была нужна? Да ты что! — взвился Фарр и, почувствовав укол боли в только что вылеченной пояснице, замер в смешной и нелепой позе. — Не может этого быть!
— Откуда мне знать, может или не может! — огрызнулся Рильгон. — Говорю о том, что собственными чувствами ощутил! Был, понимаешь, жиденький такой ручеек силы, ну не ручеек, но… А как Аллаан воззвал к Богине, дескать, возьми мою жизнь, так и рвануло. Родичи мои, уж на что крепкий народ, и то без чувств повалились. И не жертва это вовсе. Жертва — это когда кем- то другим жертвуешь, а когда сам…
— Самопожертвование? — подсказала Асверия.
— Слушай, конисса, шла бы ты спать, а? — с тоской промолвил Рильгон. Ну что вы за люди такие? Все у вас с надрывом, все с болью, все с кровью! Не знаю я, что это было. Сам Аллаан ни о жертве, ни о самопожертвовании не думал. Он, верно, назвал бы это своим вкладом в общее дело.
— Но он-то догадался, сумел свой вклад внести, а я… — Фарр всхлипнул и закрыл лицо ладонями, со стыдом вспоминая о том, что толковал Лиссе в далекой Аррантиаде.
— Ну тогда я сам спать пойду, — поднялся со стула каттакан. Воспользуюсь твоим любезным предложением и улягусь на Рингволдово ложе. А ежели он пожалует, пусть как хочет устраивается.
Рильгон еще раз взглянул на приспособления, облепившие грудь Драйбена, удовлетворенно хмыкнул и усталой, шаркающей походкой направился к двери. Однако же хотелось ему еще что-то сказать напоследок, и, остановившись, он назидательно произнес:
— Сдержаннее вам надо быть, други мои. Слишком уж вы все всерьез воспринимаете. То в смех, то в слезы, так вас и заносит. Я вот прямо-таки чую, как от вашей разболтанности чувств старею. А ведь запросто могли бы до ста лет жить. Или до ста пятидесяти. Уж не с нас, так хоть с Кэриса бы пример брали. Ему-то все хиханьки и хаханьки.
— Так он же дайне, по-другому не может. И сдается мне, из кожи вон лезет, чтобы на человека походить, — тихо промолвил Фарр.
Асверия же, печально улыбнувшись, спросила:
— Скажи, а если бы Аллаан свой вклад — свою живую боль — к нашим воспоминаниям не добавил, удалось бы нам Подгорного Властелина со свету сжить?
— Не знаю. И знать не хочу! — яростно прошипел Рильгон, но дверь за собой притворил тихо и аккуратно, дабы не потревожить раненого.
Золотой Трон был установлен на специально изготовленном помосте, застеленном парчой цвета молодой зелени. Помост этот, по распоряжению Туринхура, плотники соорудили на центральной площади Дангары, перед храмом Богини — Усмирительницы Бурь. Сначала все сходились на том, что Туринхур должен быть провозглашен шадом во дворце, в зале Приемов, куда допущены будут лишь избранные высокородные, однако Энарек, открыто принявший наконец сторону нынешнего наместника Дангары, сумел убедить его, что негоже лишать народ столь редкого зрелища. К тому же не надобно отнимать у саккаремцев иллюзию того, что именно они посадили Туринхура на престол. Для казны-то в конечном счете все едино, бочки с вином, так или иначе, по случаю коронации выкатить на площадь надобно. Но одно дело, ежели будут пить и славословить нового владыку Саккарема, воссевшего на Золотой Трон на их глазах, и совсем иное, если, выпивая на дармовщину, станут шушукаться, будто тот, чувствуя за собой вину, получив корону из рук придворных, не посмел выйти к народу. Сарджена поддержал Бузар Хумл, Шерзад и прочие вельможи и военачальники, и Туринхуру пришлось признать, что, коль желает он снискать любовь и уважение своих подданных, глупо прятаться от них за стенами Дангар-ского дворца.
Справедливости ради следует заметить, что до сих пор ни любви, ни уважения второй сын Даманхура у обитателей Дангары не заслужил. И вовсе не потому, что успел каким-то образом досадить им. Просто до того, как саккаремское войско выступило с полуострова, дабы изгнать мергейтов из страны, наместником Дангарской провинции был Ани-Бахр. Любить его, может, особенно и не любили, но привыкли почитать своим законным господином и наследником ныне здравствующего шада. Потому-то мысль о том, что их надобно приучать к новому повелителю, была признана разумной всеми без исключения придворными.
Во избежание досадных недоразумений и памятуя об устроенном в
