для того, чтобы не делать попыток.
Чего доброго, скоро убедит себя, что это не он когда-то сбежал от больного ребёнка, а жена бросила его ради денег «нового русского»…
– Я вот паспорт пойду получать, – сказала Анютка, когда поднимались на лифте. – Можно сделать, чтобы там меня Антоновной записали? И Меньшовой?
В дальнейшем Лене пришлось делать кое-какие подсчёты, и по этим подсчётам выходило, что их с Антоном долгожданный общий ребёнок был обязан своим зарождением тому весеннему вечеру. Уж очень родными друг другу почувствовали себя супруги Меньшовы, когда уложили дочек спать и остались наедине…
В новостях периодически сообщали о заказных убийствах, о взрывах квартир и похищениях бизнесменов, но Лена долго считала, что к Антону все эти ужасы не могут иметь никакого касательства. Он почти не говорил дома о делах и ни словом не упоминал о физической угрозе, с которой в России неизбежно связано любое серьёзное предпринимательство. Он вообще был удивительно скуп на эмоции во всём, что не касалось отношений с домашними.
Потом однажды Лена услышала, как от души хохотали охранники, обсуждая какое-то забавное происшествие. Когда она поинтересовалась, в чём дело, ребята страшно смутились и замолчали. Лена пригрозила выяснить у «командира»; тогда охранники раскололись и под большим секретом поведали ей о ночном нападении на магазин. В их устах эпопея выглядела абсолютно комической, а бандиты – форменными виннипухами, неспособными отличить уширо от йоко. Лена кормила прожорливую ораву яичницей и смеялась вместе со всеми, но по зрелом размышлении молодой женщине стало не по себе.
А спустя ещё время Антон вернулся из офиса каким-то очень уж не таким. «Ничего не случилось, просто устал», – успокоил он взволнованную жену. Однако любящую женщину не обманешь. Было ясно, что он получил известие, даже его умудрившееся выбить из колеи. И само собой вспомнилось, что квартира и ещё многое было почему-то оформлено не на него, а на неё и на дочек. А остальное – завещано. Хотя, если по уму, Антону в его тридцать восемь да при железном здоровье о смерти даже и отдалённо думать не полагалось…
Меньшов редко смотрел телевизор, предпочитая свои, более надёжные источники информации. Развлекательные программы его мало интересовали, а на политических обозревателей с их репортажами о подковёрных баталиях в коридорах власти у него была натуральная аллергия. Однако в тот дождливый летний день, приехав домой, он первым долгом ткнул кнопочку «Панасоника» и включил петербургский канал. Когда комментатор дошёл до убийства Сергея Петрухина, директора пресловутого «Балт-прогресса», Лена увидела, что Антон начал постукивать пальцами по столу.
В таком состоянии она до сих пор видела мужа всего однажды. На самой заре их супружества, в девяносто втором, когда они отправились на тогда ещё мало обжитые россиянами Канары. В тот раз Антон ничего не стал ей объяснять. Она знала, что и теперь ничего от него не добьётся.
Она молча подсела к нему и обняла его, сперва осторожно, потом – так, словно его у неё вот-вот собирались отнять. Антон глубоко вздохнул, отгоняя очень тягостные мысли, и тоже обнял её.
Шведский херр и другие
Трудно объяснить, по каким признакам мы безошибочно распознаём в питерской толпе иностранцев. По одежде? Лет двадцать назад это, пожалуй, работало, но теперь и наш народ тоже через одного в «тамошнем». По неуловимо чужой манере двигаться, по долетевшим отзвукам сугубо импортной речи, которую уже воспринял слух, а сознание ещё не успело зарегистрировать?..
Виталий Базылев бывал в Стокгольме несколько раз. Помнится, в их с Мишкой самое первое посещение шведской столицы он увидел на торговой улице Дроттнинггатан здоровенного «викинга» и только успел восхититься выставочным экземпляром скандинавской породы, когда «викинг» обратился к своему более мелкому спутнику… на чистейшем русском языке.
С тех пор Виталий повзрослел, стал наблюдательней и таких детских ошибок больше не допускал. Ну да и приехавший в «Инессу» господин Моде был, конечно, самый шведский швед, без подмесу. Высокий, русоволосый, брови трогательным «домиком». Короткая бородка (художественная имитация двухнедельной небритости). И очки, выглядевшие так, словно кто взял обычные линзы и распилил пополам, оставив только нижние половинки. Кажется, «у них» это был последний писк. Монс Моде смешно смотрел то сквозь стёклышки, то поверх.
Виталий уже выяснил, что «господину» соответствовало в шведском языке смешное слово: «херр».
Его несколько удивило только одно. Базылев подсознательно ожидал, что такой важный фирмач прикатит на белоснежной «Вольво» какой-нибудь офигенной модификации. Однако тот прибыл на самой что ни есть пролетарской «девятке». И за рулём сидел не шофёр при галстуке и в костюме, а русская девушка-переводчица.
Базылев знал, что маленькие хохмочки идут только на пользу знакомству, и через переводчицу высказал господину Моде своё шутливое недоумение.
– О-о, что вы, что вы! – заулыбался гость. – Мы, шведы, стараемся во всём экономить. Мы, если вы замечали, даже у себя дома стараемся ездить в основном на японских автомобилях. Наши, отечественные, представляются слишком дорогостоящими…
Он развёл руками, а переводчица добавила уже от себя:
– Я бы попросила впредь говорить мне «вы». И «киской», если можно, меня больше не называйте. Я на работе.
Виталий только усмехнулся в ответ. Деловая фифа тоже носила очки, и глаза за стёклами были как у школьной учительницы, собравшейся выгнать из класса нерадивого ученика. А тон!.. Базылев даже Мишке Шлыгину с собой такого не позволял. Ну до чего все они храбрые, пока никто не пугает. В другой бы обстановке с ней по душам побеседовать…
Монс Моде посмотрел сперва на него, потом на неё, что-то понял и разразился длинной фразой по-английски Ни одного забугорного языка Базылев не выучил ни в школе, ни тем более после. Однако такие вещи, как «мисс Катерина», «эскорт» и «Эгида-плас эйдженси» были понятны без перевода.
Название «Эгида» давно уже действовало на Виталия, как красная тряпка на быка. Хренова контора далеко не впервые перебегала ему дорожку, причём весьма болезненным образом. Эгидовцы устанавливали сигнализацию, с которой не удавалось справиться даже очень головастым ребятам. Эгидовцы регулярно наведывались в «Василёк», и, хотя делового сотрудничества между фирмами по-прежнему не замечалось, можно было не сомневаться – в случае чего Меньшов только свистнет, и на помощь его громилам тут же примчится эгидовская группа захвата.
И долгожданному шведу переводчицу эту етитскую почему-то понадобилось взять именно в «Эгиде»…
Шлыгин, в отличие от бывшего одноклассника, по-английски говорил достаточно бегло. Даже кончил в своё время какие-то курсы, где ему поставили правильное произношение.
– Очаровательная мисс Катерина – очень знающий специалист и, конечно, выручит нас в случае каких-либо затруднений, – тоже по-английски сказал господин Моде. – Однако я рад, что дошедшие до меня сведения о вашей европейской образованности, херр Шлыгин, соответствуют истине. Нам, предпринимателям, всё же лучше говорить о своих делах без посредников, вы согласны?..
Мишка Шлыгин засмеялся и повёл его в гостеприимно распахнутые двери, а Базылев шагнул за спину переводчице и наклонился к её уху, так, чтобы она ощутила его дыхание у себя на щеке:
– Эскортируем, значит, шведского херра?.. Он сказал это негромко,
