указано: проба, вес до сотых грамма. В Москве у нас уже есть несколько точек.
Теперь еду в Питер – будем искать новые рынки сбыта: похожу по художественным салонам, по комкам.
– А документы у тебя на них есть?
– Какие документы?
– Золото все-таки. Я, как Остап Бендер, чту Уголовный кодекс. А там есть статья сто девяносто первая. Незаконный оборот драгоценных металлов и драгоценных камней.
Оборот был для Кола неожиданным.
– Да ладно, все этим занимаются, – бодро продолжал Василий. – Считай, тебе крупно повезло. Это, правда, не наш профиль. Но один мой друг держит несколько магазинов антиквариата. Знаешь лавку на Невском? Это его. Я думаю, он заинтересуется. Сейчас дам тебе телефон… Хотя лучше я с ним сначала сам переговорю. Завтра с утра и свяжусь.
– Это было бы здорово, – обрадовался Кол. – У меня есть кое-какие наводки, но лучше, когда через знакомого человека.
Кол аккуратно сложил бархатные дощечки с украшениями обратно в кейс, но прятать под скамью не стал, а поставил просто под стол.
– Ну что ж, за чешские бриллианты – улыбнулся Василий, поднимая стакан.
– За успех! – подхватил Кол и выпил одним махом. Он поморщился, еще раз взглянул на этикетку бутылки и заметил:
– А ты прав: «Юбилейный» был лучше.
– Я же тебе говорил, – развел руками Василий и снова поднял стакан. – Давай теперь за фрукты и овощи.
– Безусловно! – сказал Кол и снова выпил. Через несколько минут его внезапно потянуло в сон.
«Устал я чего-то», – успел подумать Кол, прежде чем провалился в пустоту.
Когда через десять минут полномочный представитель фирмы «Олеся» захрапел, не успев даже как следует раздеться, Вася взял в руки длинную узкую бутылку из-под «Белого аиста» и, задумчиво рассматривая этикетку, сказал вполголоса:
– А коньяк-то и точно паленый…
Ангелина Степановна Аникина никогда не падала в обморок. Не из слабонервных. А уж чего она только не навидалась, работая вокзальной уборщицей.
Трупы? Не перечтешь. Одних бомжей сколько помирает. И все норовят скапутиться именно на вокзале! И ей ли, Линке Аникиной, крови бояться? Видала и поножовщину, и белую горячку, раз даже роды принимала.
Но такое!
В то утро Ангелина Степановна убирала в электричке, прибывшей из Гдова.
Выгребла воз банок из-под пива и кока-колы, сигаретные пачки, набрала целую сумку бутылок (все добыча) и собиралась уже уходить, когда вдруг почувствовала странный запах' вонь не вонь… Так пахнет на задворках мясных рядов. То ли гнилая кровь, то ли мясные помои…
Прошла по вагону, посмотрела под лавки – все вроде чисто. «Мясо, что ли, кто забыл?»
Запах шел явно из заднего тамбура. Ангелина Степановна выглянула туда, но ничего не обнаружила. Однако, как в детской игре «горячо – горячее – совсем горячо», носом почувствовала, что находится совсем рядом от источника зловония.
«В кабину, наверно, забирались, сволочи! – дошло до нее. – И как попали туда, паршивцы!» Продолжая ворчать, она дернула за ручку двери. У Ангелины Степановны имелся и железнодорожный ключ (хоть он ей и не полагался), но сейчас он не понадобился. Дверь в кабину легко подалась с первого толчка.. Ангелина Степановна заглянула внутрь… и отшатнулась с диким криком ужаса. Вскочила в вагон, мешком рухнула на лавку. И на миг потеряла сознание. Это произошло с ней впервые в жизни.
Через несколько минут уборщица, шатаясь, вышла из электрички. Носильщик дед Григорий, готовый выкрикнуть обычное: «Ну, Л инка-картинка, поправимся!» – с обидой пробормотал: «Вишь, одна уже где-то успела…»
Ангелина Степановна молча брела по рельсам, но лишь только открыла дверь отделения милиции, как тут же с ходу заголосила, будто в ней открылся клапан:
– Ой, ребятушки родненькие! Там! Там!
– Что там? – ухмыльнувшись, спросил дежурный по отделению капитан Селезнев. – С перепою, что ли, бабка?
– Да какой перепой! – махнула рукой Аникина, приходя в себя. – Там, в электричке, убийство.
– Серьезно? – переспросил Селезнев.
– Еще бы не серьезно! Кровищи-то, господи… У меня аж ноги подкосились.
– Ладно, посмотрим сейчас, что там у вас за убийство. – Капитан встал и вызвал из соседней комнаты молоденького лейтенанта:
– Вот, Полищук, пойдешь с этой гражданкой. У нее какие-то подозрения.
– Какие подозрения! – завопила Аникина. – Убийство, вам говорю. Не иначе, маньяк…
При слове «маньяк» лейтенант заметно побледнел, а капитан рассмеялся:
– Меньше ужастиков по телевизору смотрите, гражданочка. Ладно, идите с сержантом. Пусть пойдет посмотрит, что там за маньяк.
– Но ведь если и правда убийство… – стал возражать Полищук, который еще не успел освоиться с тем, что правила, которые им вдалбливали в школе милиции, эти незыблемые законы мироздания, можно преспокойно нарушать. По устному заявлению гражданки о том, что произошло убийство, обязан был выйти наряд милиции, состоящий из трех человек: офицера и двух сержантов.
– Я туда не пойду! – решительно заявила Ангелина Степановна. – Только с вами!
– А в отделении кто останется? Пушкин? Ладно, попрошу Чекасова посидеть, – проворчал Селезнев.
Они подошли к последнему вагону гдовской электрички. Уборщица замедлила шаг, а потом и вовсе остановилась.
– Дальше не пойду, – сказала уборщица. – Сами смотрите.
Слава Полищук нерешительно шагнул вперед и тоже встал. Капитан Селезнев осмотрел его с ног до головы и с усмешкой заметил:
– Ну даешь, парень! Чего в милицию-то шел, подался бы в парикмахеры или портные. Тоже мне, дамский мастер. Лучше бы сегодня Власенко & наряде был.
Последние слова Селезнев произносил, открывая дверь, ведущую в заднюю кабину. Он сделал было . шаг вперед, осекся и только бессильно выругался сквозь зубы. Полищук, вошедший вслед за ним, через минуту уже травил на рельсы, едва успев выскочить из вагона на улицу.
– Дела, японский бог, – пробормотал Селезнев. Он был опытным оперативником и не раз выезжал на место преступления. Навидался и «поплавков», и «подснежников». Но тут он увидел такое, от чего даже у него кровь остановилась в жилах. Задняя кабина машиниста
