Капитан Селезнев присмотрелся к Самохиной. Похоже, и впрямь испугалась. Ну и ну! Про ее бесстрашие ходили легенды. Из уст в уста передавался сказ о том, как Валька гоняла по вокзалу одного азера! Этот малый, утолив свой сексуальный голод, решил, что сумму, о которой сговаривались, не худо бы уменьшить раз в десять. Рассказывали, что несчастный южанин как ошпаренный пронесся по всей привокзальной площади, как был – спустив штаны, и только дико выл волком.
Говорят, его первичные половые признаки посинели и опухли (как это заметили на бегу?) Та же Валька Самохина в одиночку вытолкала взашей двух залетных красоток из хохляндии, решивших подработать на Ладожском. Не тут-то было! Самохина не потерпит «непрописанных» конкуренток. А как на День милиции она обслужила чуть не все отделение… Всех подвигов Валюши не перечислишь.
И вот сейчас эта бесстрашная жрица любви стоит перед Селезневым, бледная от ужаса.
– Смотри, какого страху-то он на тебя нагнал! – покачал головой Селезнев.
– Значит, есть и на вас управа. Надо бы его взять на службу, чтобы баб в узде держал!
– Ду-урак ты, Петька! – рассердилась Валентина. – Совсем башка не варит! Если ты маньяка сцапаешь, тебе же повышение!
К этому, пожалуй, следовало прислушаться. А вдруг это действительно тот маньяк из электрички. И обезвредит его не кто иной, как капитан Селезнев, оперуполномоченный Ладожского отделения транспортной милиции. Да, звучит неплохо. Но…
– А с чего ты взяла, что он маньяк? – продолжал капитан. – У него что, на лбу написано? Или клыки торчат?
– Ты бы увидел, сам понял, – Валька немного упокоилась, – я сама сначала подумала, что обычный этот эксгибиционист…
– Кто-кто? – Селезнев не разобрал мудреного слова.
– Ну, который показывает. И кайф ловит, только посмотри на его хозяйство – и всего делов. Безобидные, но и толку нет – не платят.
– А, эти… чокнутые… – дошло до Селезнева, – по ним психушка плачет. Как ты их назвала – экс-иби?..
– Эксгибиционисты, – ответила Валька, – ну и дремучий ты!
– Так это же по вашей линии. Ты в нашем деле тоже не разбираешься. Скажи, какая разница между юриспруденцией и юрисдикцией? Не знаешь? То-то.
– Короче, Склифосовский! Иду я себе вон там, со стороны шестого пути, там еще кустики такие…
– А что ты там делала?
– Клиента обслуживала, идиот! – рассердилась Самохина.
– Ну ладно, ладно, – махнул рукой капитан. – Сейчас свяжусь с кем- нибудь.
– Он достал рацию и заговорил:
– Тридцать второй? Где находитесь? Говорит дежурный по отделению. Что у вас там? Все спокойно? Тут меня гражданочка Самохина беспокоит… Нет, не тем, что ты думаешь. Какой-то дурик в кустах сидит у шестого пути. Проверьте там.
Он повернулся к Самохиной, но в эту секунду в дежурке появилось новое лицо. Селезнев так и расплылся:
– Завен Сергеевич! Редкий гость у нас! Что-то стряслось?
Завен был озабочен. Он хмуро взглянул на капитана и спросил:
– Жебров Толя не появлялся?
– Дежурство сдал, ушел, – развел руками Селезнев. – Можно позвонить ему домой.
– Не надо, – махнул рукой Завен, – я сам ему позвоню.
– Завен Сергеевич! – Валентина сладким голосом окликнула хозяина вокзальных ларьков.
Тот окинул ее презрительным взглядом и вышел.
– Зазнался армяшка! – процедила сквозь зубы Валька. – А давно ли ко мне подъезжал: «Девушка, ты не за-анята»?
– Большим человеком стал, – покачал головой Селезнев. – Вишь, всю вокзальную торговлю под себя подмял. «Елы-палы» эти открыл. У него теперь вместо тебя модель с ногами от подмышек.
– Скоро «тихвинцев» выбьет с базара.
– А вот это вряд ли. Хотя с такой «крышей»… – Селезнев сделал таинственный жест рукой. – Ладно, чеши отсюдова. А насчет маньяка наши разберутся.
С утра Самарин отправил Никиту Панкова в «Домострой» к Константину Сорокину, а сам сел на телефон. Прежде всего позвонил Дикуше насчет результатов экспертизы канистры.
– Да толком ничего, – ответил криминалист. – Отпечатков нет, что и понятно, – сколько она под дождем на улице провалялась. А возможно, и несли ее в перчатках. Внутри остатки семьдесят шестого бензина. Все.
– Спасибо, – привычно вздохнул Самарин. Он и сам не ожидал от этой экспертизы больших результатов, но все-таки, кто его знает… Потом позвонил в Бабино местному участковому. Тут разговор вышел поинтереснее. Добросовестный участковый за несколько дней собрал все, что мог, о личности путевого обходчика Гринько Николая Степановича и даже успел переслать в транспортную прокуратуру его фотографию.
Оказалось, беженца из Таджикистана в Бабине не особо любили. Прежде всего за нелюдимость и мрачный характер.
– Гринько жизнь ведет замкнутую, из дома отлучается редко, даже на праздники не показывается, – скороговоркой сыпал участковый, – вот в прошлом году отмечали «проводы русской зимы», звали его – не пришел. Потом, когда…
– Так, – прервал его Самарин, – это понятно. А не ссорился ли он с кем-то в последнее время?
– Так я к тому и веду, – ответил участковый, и в его голосе прозвучала обида, – а когда он сошелся с Коржавиной…
– С Альбиной? – переспросил Самарин. И сразу понял. Теперь все встало на свои места. И странное поведение дочери Леонида Пантелеймоновича, и ее враждебные взгляды, и даже это ее: «Не человек, а механизм какой-то. Такие свои дома не поджигают».
– С Альбиной, – подтвердил участковый. – Она ведь из-за него от мужа ушла, все тогда на нее удивлялись. Не сложилось у них чего-то. Что там вышло, толком никто не знает: она молчит, он тем более. Но она аж лицом почернела.
– Я понял, – сказал Дмитрий. – Скажите, Гринько часто ездит в Петербург?
– В последнее время часто. Раньше, по мнению работников станции, он практически не отлучался из дома, а в последние несколько месяцев, с лета, стал ездить периодически. Каждую неделю как минимум.
– Так, а что о мальчике?
– Мальчик у него жил. Летом, это точно. Весной тоже. Потом пропал.
– Когда это примерно произошло?
– В сентябре, я так понял. Точнее узнать не удалось. Коржавина-то со мной отказалась говорить.
– То есть допросить ее не удалось?
