– Дима, – прошептала она. – Я мечтала об этой минуте.
Он почувствовал, что ее пальцы расстегивают пуговицы рубашки. 'Стоп!
Нельзя!' – крикнул кто-то внутри, но его голос заглушили тяжелые, пульсирующие удары крови. Мягкая ладонь гладила его плечо. Кружилась голова, мысли туманились, и все желания слились в одно.
Он чувствовал под своими пальцами тугое и одновременно нежное женское тело. Округлую грудь, мягкий, соблазнительный живот, шелковистые волосы.
Внезапно он почувствовал то, чего не испытывал никогда, – влажный теплый язык быстро-быстро провел по его плоскому напряженному соску. Провел дорожку через мышцы живота к органу, готовому при малейшем прикосновении извергнуться белой лавой.
Дмитрий никогда не думал, что его тело так отзовется на эту неожиданную ласку. Он подхватил женщину на руки и перенес на; диван, Потом был провал во времени. Дмитрий Самарин, старший следователь транспортной прокуратуры, исчез. Был просто мужчина, давно не имевший женщин. В эту минуту он не помнил, как ее зовут, кто она и зачем она здесь. Все это не имело никакого значения. Важны были изгибы ее тела, прикосновения ее губ, жар ее лона. Мир сузился до одной точки, которая дико пульсировала, готовая взорваться.
Внезапно свет померк, и его тело перестало существовать. Небытие длилось доли секунды, показавшиеся вечностью.
Дмитрий открыл глаза.
Первой его мыслью почему-то было: «Что скажет Агнесса?», второй: «А как же Штопка?» И тут он вспомнил, что началась новая жизнь. Теперь он – сорвавшийся с цепи пес, дикий зверь, для которого нет преград. А рядом с ним, полузакрыв глаза, лежит не женщина, не прекрасная девушка, а секретарша полковника Жеброва Татьяна Михеева. И находится она здесь не потому, что нужна ему как женщина, а потому, что через нее можно получить компромат на вечно небритого одутловатого типа, имя которого Завен Погосян.
В прихожей зазвонил телефон.
– Дмитрий, будьте готовы. Через полчаса машина.
Самарин вернулся в спальню и потряс Таню за плечо:
– Танюша, сестра звонила, через полчаса будет здесь.
– Ой! – Сон сняло как рукой. Никакой ОМОН не навел бы столько страху, как неизвестная старшая сестра. – А сколько времени?
– Почти два, кажется, – был только первый час. – подвезу на машине. – ответил Самарин, хотя Не беспокойся, я тебя Таня оделась в рекордно короткий срок – все-таки она была не просто девушка, а сотрудница органов внутренних дел.
Дмитрию удалось уложиться в указанное время, Ровно через полчаса он уже стоял у дверей своей парадной.
С Ладожской до улицы Комсомола путь недалек. И пролегает он совсем не по тем местам, за которые Петербург называют Северной Пальмирой и прочими лестными именами. Дорога с Малой Охты на Выборгскую сторону больше напоминает мрачные кварталы, в которых когда-то обитал Оливер .Твист: темно-красные пыльные здания, постройки без окон, бесконечные бетонные заборы, – промышленная окраина старого Петербурга. Совсем рядом начинаются новостройки, где получили квартиры счастливые новоселы семидесятых. Но это чуть в стороне.
Одинокий милицейский «воронок» держался самых безлюдных улиц. Свернув с Уткина проспекта, он вывернул к Малоохтинскому кладбищу, свернул на Магнитогорскую, затем по Якорной выехал на набережную. Он петлял, как зверь, пытающийся запутать следы.
После нескольких резких поворотов «воронок» выскочил на разбитую безлюдную улицу, по обеим сторонам которой тянулись обшарпанные кирпичные заборы. Звук мотора гулко разносился по каменной кишке. Ни такси, ни любителей побомбить ночью здесь быть не могло – за заборами вздымались решетчатые фабричные окна.
Тут никто не жил.
Сидевший в «воронке» майор Гусаков злился на весь мир. В его практике это был первый случай, когда он вез подозреваемого, не добившись от него чистосердечного признания. Вот выкинуть бы этого Пуришкевича из машины, дать пройти пару шажков, расстрелять к чертовой матери – да и списать на попытку побега…
Гусаков посмотрел на двух конвоиров с «Калашниковыми», которые со скучающими лицами сидели напротив перевозимого. Кто они? Вот если бы свои, из отделения, да вот не положено… Эх…
И ведь до чего удачный случай из рук уплывал. Стопроцентный преступник, и не воришка какой-нибудь, а вампир! Маньяк! К стенке бы таких, да безо всякого следствия. Знаем небось, как они выкручиваться умеют! Всякое бывает: один под невменяемого закосит и в психушке отлеживается, другой на такого крутого адвоката расстегнется, который до второго пришествия ошибки в процессуальном кодексе будет раскручивать…
Пулю им, сволочам, пулю. От нее хрен отвертятся…
Капитан Гусаков был настолько поглощен своими мыслями, что пропустил момент, когда ЭТО началось.
Непонятно откуда взявшаяся многоколесная фура, которая последние две минуты маячила перед глазами, внезапно шарахнулась влево и, не вписавшись между поребриками, сипло застонала сперва покрышками, потом тормозами – и наконец неподвижной глыбой замерла поперек дороги.
«Воронок», как раз изготовившийся для обгона, оставил на асфальте два черных резиновых следа и остановился у нее под самым бортом.
– Что еще за херня? – ругнулся сквозь зубы Гусаков. – Суки! Закусить забыли?.. – И обратился к шоферу:
– Объедем?
– Да где ж такую дуру объехать, – пробурчал тот недовольно. Маневр тяжелого автомобиля случился так неожиданно, что водитель «воронка» еле успел затормозить и все еще судорожно стискивал пальцами баранку.
Тротуары же здесь, как на грех, были такой ширины, что протиснуться по ним мимо застрявшей фуры удалось бы только на мотоцикле. Да и то без коляски.
Гусаков хорошо помнил инструкцию. Он выждал минуту и поднес к губам рацию:
– Я сорок седьмой. ЧП, – сказал он, – улица Панфилова, выезд на Большеохтинский.
Рука между тем легонько поглаживала кобуру. ЧП ему не нравились никогда.
– Сдай назад, – приказал он шоферу. – Метров на пятьдесят.
Фура тем временем ожила, попыталась вывернуть, дернулась и снова заглохла.
Вдалеке послышались характерные низкие, вибрирующие сигналы: приближалась ГАИ.
В считанные секунды между «воронком» и фурой возник белый с синей полосой БМВ.
Лениво распахнулись дверцы, и наружу выбрались двое гаишников. Они показались Гусакову братьями-близнецами: оба коренастые, упитанные.
«Ишь жопы наели! Шире плеч», – подумалось капитану. Эту братию он всегда в душе презирал. Деньги стригут как хотят, было бы желание; живут как белые люди, – а в чем их служба-то? Выезжать на место аварий, асфальт рулеточкой мерить?
