расстраиваешься? Ты же никогда не одобряла моих занятий спортом.
— Но ты ведь ничего больше не умеешь делать. Ведь у тебя ни знаний, ни специальности.
— Мне ничего не нужно.
— Вот как? А пить кофе с коньяком и курить дорогие сигареты?
— Хорошо, больше я ни к чему не притронусь.
— Дурак ты! — гневно сказала Нонна Анатольевна, повернулась и вышла из комнаты. Это было самое страшное ругательство, какое Вадим когда-либо слышал от матери.
Вадим остался сидеть в кресле-качалке. Внешне он был совершенно спокоен, как будто не слышал последних слов. Спокойно взял со столика пачку «Мальборо», зажег сигарету, затянулся. Хотя курить в комнатах было категорически запрещено. Любой человек, ставший случайным свидетелем этой сцены, наверняка назвал бы его самым бесстыдным эгоистом.
На самом деле все обстояло совершенно не так. Вадим был близок к истерике и сейчас сдерживался лишь большим усилием воли и именно поэтому казался не просто спокойным, а почти бесстрастным. Он давно думал над проблемой заработка на хлеб насущный, вернее, на кофе. Тянуть всю жизнь с родителей было низко. Но, увы, мать была права. Он ничего не умел, у него не было никакой специальности. Нельзя же всерьез считать, что он геолог. Только теннис.
По сути дела, теннис — специальность не хуже других. Он может быть тренером, играть в спаррингах, быть комментатором, смог бы даже, наверное, писать о теннисе. Это немало. Но… Все это он мог до Рима и до краха ЗДР. Теперь он не мог и этого. Что ж теперь остается? Гардеробщиком в ресторан? В охрану с больным плечом, пожалуй, не возьмут. Или торговать финским маргарином «Воймикс»? Разумеется, если родители будут умирать с голоду, он согласен и на это. Но если умирать будет только он один — еще неизвестно, что он предпочтет. Может быть, снова натянет на лицо маску, сделанную из старых колготок, и пойдет добывать подгузники из товарняка.
Пока никакого выхода не было.
Оперативные данные
Сергей Петрович Чеботаревич объявился! Саша Лоскутков казался очень взволнованным. Утром, перед тем как ехать в «Эгиду», он заскочил к Калиновским проведать Кристину. Она уже пришла в себя и теперь смогла подробно изложить, что с ней произошло.
— Только маме не говорите, — попросила она Сашу. — И вообще я не хочу, чтобы об этом узнали. Еще начнут в газетах писать… Вдруг он меня снова найдет…
— А он знает этот адрес? — с тревогой спросил Лоскутков.
— Этот нет, — покачала головой Кристина. — Они меня на проспекте Стачек случайно увидели, когда проезжали мимо.
— Но имена их ты знаешь?
— Антон. И охранники его Игорь и Володя.
— Фамилии?
Кристина покачала головой.
— Но на фотографии ты их опознаешь?
— Конечно…
Она перешла на полушепот, и Саша понял, что она все еще боится.
— Мерзавцы! Подонки! Надо немедленно идти в милицию!
— В милицию? — покачала головой Кристина. — Они мне не поверят. Скажут: кому ты нужна, еще тебя похищать…
Саша Лоскутков задумался. Действительно, ведь так и скажут, милицейские крысы. Большинству из них на человека наплевать с высокой вышки. Есть, конечно, среди них люди, никто не спорит, но им их же сослуживцы не дают работать. На милицию действительно рассчитывать не приходилось. Но не оставлять же подонков на свободе! Чтобы они еще над кем-нибудь надругались! Об этом не могло быть и речи, и Саша решил точно — немедленно подключить к этому делу родное учреждение. Там не отмахнутся как от назойливой мухи.
— Антон, говоришь. — Лоскутков вспомнил, как Наташа Поросенкова устраивалась на работу. — А он, случаем, не Чеботаревич?
— Не знаю.
— А охранник у него — не та мерзкая рожа с хвостиком? Ну знаешь, впереди коротко стрижен, а сзади целая коса?
— Он, — кивнула Кристина.
— Вот это да! Они же в розыске!
Поэтому, появившись в «Эгиде», Саша немедленно отправился в кабинет Плещеева доложить о том, что в Россию вернулся Антон Чеботаревич и уже начал действовать.
— Да, кажется чужбина его не улучшила, — покачал головой Плещеев, выслушав рассказ Саши Лоскуткова. — Надо вызвать Дубинина, он его вел. Попросите ко мне Дубинина, — передал он по селектору Аллочке.
Старый криминалист появился стремительно, как будто стоял у самой двери.
— Осаф Александрович, вы возникаете прямо как джинн из бутылки.
— Да я как раз в приемной чай пил с сушками.
— С сушками — это хорошо. А у нас для вас интересная новость. Антон Чеботаревич объявился.
— Отстаете от жизни, не ожидал, — хмыкнул Дубинин.
— То есть? — переспросил Плещеев.
— Нам это давно известно. Ну не так чтобы очень давно, но уже, — Осаф Александрович посмотрел на часы, — четыре дня и два часа. Прилетел, родимый, из Стамбула четверо суток назад рано утром. Мы его не то чтобы встречали, но в толпе в Пулково находились. Он вышел и прямиком в джип.
— Так, — мрачно сказал Сергей Петрович, — а дальше?
— Дальше, как говорится больше. Последили, куда его повезут эти его друзья-приятели. Лица нам известные. Повезли его в поселок Александровская, что под Пушкином. Там новые русские себе поселочек отгрохали. Ну и в одном из коттеджей — так ведь эти хоромы принято называть из скромности? — правда, в немного недостроенном, он и поселился. Коттедж принадлежит также вам небезызвестному Бугаеву Валентину Эдуардовичу, но хозяин там пока не появлялся: еще не все отделочные работы закончены. Так что пока там Чеботаревич прозябает.
— Так, — мрачно сказал Плещеев. — Как вы сказали: не ожидал? Что же вы не отслеживаете его передвижения?
— Как это — не отслеживаем? — встрепенулся Дубинин. — С внешним наблюдением у нас все в порядке.
— Значит, вы в курсе того, что делал Чеботаревич и его орлы?
— В общем и целом — да.
— И что же он делал позавчера вечером? В субботу? — Взгляд Плещеева стал холодным. Таким эгидовцы видели своего начальника крайне редко — он был вне себя от гнева. Даже Дубинин оставил свою шутливую манеру.
— Да, — обреченно кивнул он, — в субботу у нас действительно
