просто из зависти: две трети автомобилей — иномарки, днем на солнце как жар горят их крыши, на хромированные ручки смотреть больно, а ночью то одна, то другая начинает вопить, что ее грабят…
Олег провел кончиками пальцев по крылу элегантного мерса, отстучал какой-то мотивчик, так ей показалось, распахнул дверцу. Она напряглась, сейчас взвоет сирена, а он взглянул искоса:
— Садись. У тебя глаза размазались.
Не помня себя обежала машину и плюхнулась на сиденье. Мотор уже чуть слышно гудел, а едва дверца захлопнулась, мерс послушно порулил мимо таких же… и так же защищенных сигнализациями к выходу на шоссе.
В зеркальце отражалось ее бледное лицо. Насчет краски он загнул, у нее татуашь, чем она гордится. Даже выйдя из ванной не пугает мужчин: губы красиво подведены по контуру, брови узкие и четкие, а подводка глаз просто изумительная. Но на всякий случай спешно раскрыла косметичку, инерция вдавила в сиденье, и она ткнула тюбиком помады в щеку. Мерс выбрался на дорогу, занял левый ряд и понесся с нарастающей скоростью. Ночное шоссе не то чтобы опустело — в Москве никогда не прекращается жизнь, — но машин стало впятеро меньше, Юлия почти перестала страшиться, что они с кем-то столкнутся.
Далеко позади глухо грохнуло. В зеркальце заднего вида она увидела, как по ту сторону здания к темному небу взметнулся столб синего дыма. Словно бы там во дворе возник пожар или же рэкетиры сводят счеты…
Додумать не успела, инерция качнула в сторону и к дверце. Взмолилась:
— Не гони! Нас обязательно остановят!
— Мы хорошо смотримся, — успокоил он. — Стекла не тонированные.
— Ну и что?
— За банду качков никакой патруль не примет. Другое подумают.
Она не решилась спросить, что же о них подумает патруль, сидела тихо. По обеим сторонам проносились массивные дома с широкими темными окнами, но яркие огни рекламы освещали и тротуар, и даже часть шоссе.
Минут через десять машина свернула под хмурую облупленную арку. Мимо проплыли темные, как адская смола, мусорные баки. Внезапно он выключил мотор, нажал на тормоз:
— Выходи.
Юлия покорно дала провести себя через темный двор. В соседнем дворе Олег с той же легкостью открыл вторую иномарку, сигнализация опять смолчала. Юлия уже чуть с меньшим страхом плюхнулась на сиденье рядом.
На этот раз неслись до центра города. Юлия чуть успокоилась, уют роскошной машины действует расслабляюще. Из подсознания выплывали странные мысли, совсем не свойственные ее образу жизни: Гуляй, Маша! Надо жить красиво!.. Помирать, так с музыкой… И даже из пушкинской Капитанской дочки: Лучше тридцать лет орлом, чем триста — вороном…
Внезапно он сказал:
— А вот отсюда уже пешочком.
Мимо проплывали обшарпанные, какие бывают только в центральной части Москвы, стены. Двор тесен, заставлен сплошь иномарками, сверкающими и просто кричащими о достатке и богатстве владельцев, Олег умело втиснул машину между двумя красавцами с хромированными колесами, спросил:
— Выбраться сможешь?
Она с трудом отыскала крохотную кнопку, что открывает дверцы, но ответила достаточно независимо:
— Я не такая уж и толстая.
— Тогда выскальзывай. Приехали.
Снова проходные дворы, затем приблизилась и охватила со всех сторон стиснутая массивными, как горы, домами площадь. Он кивнул на высокое здание из красного кирпича:
— Остановимся пока там.
Она замедлила шаги:
— У тебя с головой все в порядке? Это же Националь!
Он ответил рассеянно:
— А где я тебе возьму Хилтон? Лопай, что дают.
Националь надвигался, таинственный и страшный, здание совсем другого мира, куда входят совсем другие люди, которых видела только в масс-медиа: дипломаты, крупные финансисты, главы мафиозных структур, банкиры, нефтепромышленники, киллеры…
Она напрягалась все сильнее, а когда впереди показалась и начала вырисовываться во всем блеске массивная дверь, когда засверкали золотом ручки, сердце уже колотилось, как у зайца, а заискивающая улыбка примерзла к губам.
У двери тяжело отдувался огромный министр обороны, таким он показался ей. Судя по блистающим эполетам, галунам и украшениям, готовился принимать парад на Красной площади.
Олег кивнул ему небрежно, генерал тут же склонился в поклоне и угодливо распахнул дверь. Юлия деревянными шагами двинулась следом. Она чувствовала испытующий взгляд швейцара, внезапно поняла, что он думает: богатенький иностранец привел местную непрофессионалку, что все еще стесняется изменять мужу за деньги.
Она постояла в сторонке, пока Олег беседовал с клерком, потом он кивнул ей, и она послушно пошла следом, как восточная женщина. На широкой мраморной лестнице ноги утопали в толстом ковре.
Когда он распахнул дверь в их номер, Юлия, выполняя роль кошки, вошла первой… и остановилась, загораживая вход. Олег толкнул в спину, прошел в глубину, сразу сел к телефону, потом увидел через открытую дверь соседней комнаты комп, быстро прошел туда, а она все еще стояла, оглушенная и завороженная.
Богатство не бросалось в глаза, а роскошь не кричала о себе, как орут новые русские, что навешивают толстые золотые цепи и держат пальцы врастопырку. Здесь все выдержано в сдержанных тонах, полных достоинства. Предполагалось, что жилец настолько привык к своим миллионам, что ему нет нужды одеваться только от Кардена, ставить вокруг себя золотые бюсты: он может позволить себе появиться и в драных шортах.
Она перевела дух, чувствуя, как все дрожит, будто после долгого плача. В раскрытую дверь видно Олега, он всматривался в монитор, а пальцы быстро бегают по клаве. Когда она тихохонько прошла в ту комнату, огромную, как главный зал в церкви, взгляду открылась еще одна дверь.
Она робко взялась за позолоченную ручку, явно сделанную по особому заказу цехом золотых дел мастеров. Вместо ожидаемого шкафа для одежды, открылось что-то огромное, с люстрой как в Большом театре, с множеством дорогих кресел, диванов, столов и столиков, изящных ваз в нишах, крохотных статуэток на полках…
— Это… что? — спросила она дрогнувшим голосом. — Здесь проводят конкурсы бальных танцев?
Он на миг оторвался от клавы:
— Не люблю танцы возле кровати.
Только сейчас, ослепленная и оглушенная, она поняла, что то непонятное широкое поле, нечто среднее между теннисным кортом и аэродромом, является кроватью.
