— Уже сейчас каждый четвертый, — сказал он мрачно, — дебил! На его содержание уходит четверть твоей зарплаты. Для идиотов строятся все новые лечебницы, стационары, все больше квалифицированных врачей и медсестер уходит в сферу их обслуживания, все больше медикаментов… Словом, контроль над рождаемостью будет поставлен очень жестко. В каждом родильном доме! Если ребенок рождается с дефектами, он объявляется мертворожденным, а женщина… если хочет иметь ребенка, пусть рожает снова и снова, пока не родит здорового. Это все-таки легче, чем потом всю жизнь ухаживать за уродом.
— Но это только четверть, — сказала она враждебно. — А как остальные? Будете отстреливать? Какие-то народы объявите неполноценными?
— Ты знаешь ответ, — сказал он, морщась. — Ладно, ты зевала… В самом деле пора спать!
— Черта с два, — отрезала она. — После такого… заснешь! Ты так и не сказал, что с остальными!
— Придется почистить общество и от сравнительно здоровых групп населения, — сказал он невозмутимо, — но с различными отклонениями в поведении… Секс-меньшинства, к примеру.
— Но почему?
— Если бы природа сотворила нас однополыми, — ответил он с насмешкой, — как улиток, к примеру… я бы слова не сказал! Но мы — двуполы. От двуполости и любовь, и радость. Остальное — болезнь. Больных — под нож.
— Еще кого?
— Всяких там убийц, рецидивистов, насильников…
— Сразу смертная казнь? — не поверила она. — Простите, а кто будет решать, кто достоин жить, а кто нет?
Он развел руками:
— Извечный российский вопрос… Как только хотят затормозить решение, а потом и вовсе утопить в дерьме, сразу же начинается: а кто будет решать, а где провести грань, чтобы не упала ни одна слезинка невинного ребенка!.. Да нет таких решений. Вон Сербию бомбили, много ли считались со слезинками невинных ребенков. Всегда есть процент допустимых потерь. Согласен, если убийц — к стенке, а неубийцам — пряник, то что с подростками, укравшими кошелек? Стрелять или не стрелять? Одно могу сказать точно: подростка, который после школы вместо изъятия кошельков ходит на балетные курсы, ни одна власть стрелять не будет.
Она смотрела недоверчиво. Мелькнула мысль, что это он так изощренно мстит за ее расспросы. Достала, вот и ответил. Как если бы на вопрос Как здоровье? взять кому-то и подробно рассказывать о всех проблемах со здоровьем. Или на Как дела? долго и скрупулезно, как идут дела…
Вот и врезал. Надо сказать, здорово врезал. У нее на полгода отпала страсть о чем-то спрашивать вообще.
Она наморщила носик:
— Не люблю балерунов. Мужчина должен быть чуточку зверем… Противно, когда от мужчины пахнет духами.
— Надо, чтоб крепким конским потом, — согласился он. — Так это ж я!
Он распахнул объятия, она с готовностью бросилась на эту могучую грудь, прильнула, скользнула под толстые руки, сразу чувствуя себя как в гнездышке, где защищенно, уютно и никто не укусит.
Стены колыхнулись, поплыли. Это он нес ее на руках, она чувствовала сильные уверенные шаги, прижималась к горячему телу, в голове была счастливая мысль, что никогда не будет такой дурой, чтобы еще раз спровоцировать его на умные разговоры о своей профессии или судьбах мира.
Глава 26
Она спала всегда чутко, на этот раз при всем ее блаженстве что-то встревожило. Долго прислушивалась, потом женский инстинкт заставил обнять крепче эту толстую горячую шею, а закинутую на него ногу сдвинула ниже, еще, ниже…
Ее маленькие розовые пальчики с педикюром чувствовали себя так, словно приближались к леднику. Наконец коснулась этого льда, еще не понимая, как все тело может быть горячим, а от колен и ниже обе ноги застыли, туда не поступает кровь, клетки начинают задыхаться без кислорода, вот-вот гангрена…
В ужасе она затормошила его обеими руками, затрясла так, что у него мотнулась голова. Он, наконец, поднял веки, зеленые глаза еще затуманены сном, затем огромный зрачок мигом сузился до крохотного отверстия, словно проколотого самым кончиком острой иголки.
— Что случилось?
Голос его был хриплым, а дыхание горячим, словно в груди работала плавильная печь.
— Твои ноги, — пролепетала она. — Олег!.. Что случилось?
Он тупо посмотрел на нее, еще не понимая, она видела по его глазам.
— Ноги?.. Да, у меня есть ноги… Даже две. А что?
— Но они же… — пропищала она… и осеклась.
Ее нога все еще лежала на его теле, и вот всей поверхностью бедра, затем голени и в конце концов кончиками пальцев она чувствовала, как по его телу пошла горячая волна, ударила в ноги, заполнила вены, пошла по капиллярам, и вот обе ноги такие же горячие, как все его тело! Она ощутила, что ее всю трясет.
— Что это было?
— Да так, — ответил он неохотно. — Можно сказать, йога… У всякого человека, когда спит, температура падает. Так отдыхаешь лучше, силы восстанавливаются быстрее. А упражнениями это можно еще больше, понимаешь?
— Понимаю, — ответила она, хотя ее всю трясло и ничего не понимала. — Но почему ты не предупредил? Ты стал как льдина!
Он пробормотал;
— Да я как-то не подумал. Забыл, понимаешь?
Она опустила голову ему на грудь, снова обхватила рукой за шею. Пусть думает, что поверила. Но у него голос дрогнул, для него самого эта… йога, оказалась неожиданностью.
Что с ним?
Юлия вынесла шезлонг на веранду, утреннее солнце уже нежно целует плечи. Загар ляжет ровный, ласкающий, светло-шоколадный, а если еще пару дней здесь понежиться, то и вовсе все ее тело станет как шоколадка. Воспоминания о грязных лапах этих сволочей, об их… даже простом прикосновении в самом деле потускнели и стали забываться. Она думала, что это останется с нею на всю жизнь, но это могло остаться бы только в ровной размеренной жизни инженера технадзора за компрессорами. Но не в ее, уже шпионской!
Она легонько засмеялась себе. В самом деле, стала считать себя шпионкой, хотя ее лишь как хвостик таскает за Олегом, пока тот не завершит какую-то операцию. Страшно подумать, что та завершится к концу недели… И что потом? Снова в свою стандартную квартиру, на свою крохотную зарплату? После того, как соприкоснулась с этой ужасной, отвратительной и такой… такой необыкновенной жизнью?
Солнечные лучи проникали в тело все глубже, сладкий жар растекался под кожей, просачивался, оставался там.
