воздухе нечто расплывчатое, — полагаю, это будет что-то вроде пиратской республики. Нет, это слишком резкое определение. Запорожская Сеча? Ну не будем навешивать ярлыки, пусть этим займутся журналисты, когда придет время. И думаю, нам есть с чего начать. Кажется, где-то на границе меридиана действует две-три эскадры этих… — «царь» прищелкнул пальцами, — лихих людей.
— Ушкуйники? Ну это несколько разорившихся купцов, примкнувшие к ним дезертиры, невезучие фермеры и тому подобные отбр… неудачники.
— Но действуют они вполне эффективно. Поработайте с этим материалом. Кстати, я упустил из виду Хлайб. Что там происходит?
— Ничего существенного. Доктор сообщает, что после смерти Ван Хорна произошел передел сфер влияния. Его положения это не коснулось. Активности в Развалинах не наблюдается, оставленные в Гное датчики не фиксируют ничего. Ренегат, после того как его обвинили в убийстве своего босса, предпочел исчезнуть. Скорее всего, его уже нет на планете.
— А это действительно была его работа?
— Не уверен, — ответил Бергер, после небольшого молчания, — слишком уж явные были против него улики. Я считаю, что кто-то подставил его. Очень грамотно подставил.
— Конкуренты Ван Хорна?
— Вряд ли. Они в то время грызлись за наследство Сигевары. Детали может прояснить сам Ренегат, но, конечно, если снова выплывет на поверхность.
— Он слишком деятельная натура, чтобы прозябать в безвестности. Однако, — Леонидов взболтнул кофейник, — хотите еще кофе? Я распоряжусь.
— Нет, благодарю вас, — Бергер поднялся, — я, если позволите, поеду домой.
— Куда вам торопиться, Константин Карлович, — Леонидов улыбнулся и в углах глаз обозначились морщинки, — вы — холостяк… ах, да. Кот некормленый.
— Вы правы, — Бергер сдержал улыбку — начальник, как всегда, был осведомлен о личной жизни подчиненных и не преминул это показать, — кроме того, может, на лыжах пробегусь. Проветрюсь. Погодка в самый раз.
— Завидую вам, — Леонидов проводил его к окну, — а у меня от сидячей работы брюхо растет, — он похлопал ладонями по обрисовывающемуся под костюмом округлому брюшку. — Ну понятно, бумаги перебирать — не уголек грузить. Завтра попрошу ко мне во второй половине дня, скажем, часа в четыре. Жду ваших предложений по организации буферной зоны: численности, составу населения, вооружению, ну и всего прочего, — Леонидов протянул руку. — Не заблудитесь там на лыжах — ишь, как метет.
«Все-таки подколол „царь“, — подумал, усмехнувшись, Бергер, вводя в курсограф маршрут домой, — не может, чтобы не подпустить шпильку напоследок. Какие лыжи, если всю ночь и целый день придется заниматься новоявленной Сечей? Нет, Сеча тоже не пойдет. Лихие люди… ушкуйники… Вольная республика Ушкуй! А почему бы и нет?»
Глава 6
— Еремеев, — вполголоса сказал Небогатов, обернувшись к двери каюты.
— Я, Кирилл Владимирович, — в дверях показался матрос, лет двадцати с круглым лицом, курносым носом и усыпанными веснушками щеками.
— Организуй чайку нам с капитаном третьего ранга. И закусить слегка, — добавил он многозначительно. Матрос скрылся за дверью, а Небогатов, подмигнул Полубою: — По рюмке коньяку не помешает. За удачное начало похода.
— Можно, — прогудел Касьян, снимая портупею и расстегивая куртку.
— Как твои устроились? — Кирилл взял со стола бумаги, бросил в сейф и щелкнул кодовым замком.
— Нормально. У тебя здесь почти хоромы. Вот, помню, на тральщике добирались как-то, это — да. Спали кто где, даже в коридорах.
— Ну кто не терпел в жизни неудобств, тот не способен оценить комфорт, — философски заметил Небогатов. — А живоглоты где?
— В каюте у меня. Без приказа не выйдут, — успокоил его Полубой.
— Будем надеяться.
В дверь деликатно постучали.
— Входи, — пригласил капитан первого ранга. Вошел Еремеев с подносом, на котором позвякивали в серебряных подстаканниках тонкие стаканы, стояла бутылка коньяку, рюмки, блюдечко с лимоном и вазочка с сушками.
Матрос ловко переставил все на стол, придирчиво оглядел сервировку и вытянулся, ожидая дальнейших приказаний.
— Спасибо, отдыхай до шестой склянки, — Небогатов скрутил крышку с бутылки, вынул пробку. По каюте разнесся божественный аромат. — Первую — по рюмкам, вторую — по- марсофлотски?
— Ну а как же!
Выпили под лимон, Небогатов снял китель, бросил на койку. Полубой отхлебнул чай, выбрал сушку, сжал ее в кулаке, раскрыл ладонь и огорченно крякнул — в руке остались мелкие крошки.
— А ты еще здоровей стал, Касьян, — усмехнулся Небогатов, — или передо мной красуешься?
— Да чего красоваться? — Полубой ссыпал крошки в вазочку. — Сам не понимаю, однако после Хлайба стал замечать, что-то со мной творится. Слышать стал, как кошка, зрение, — он махнул рукой, — не поверишь, только что через стены не вижу. Ну и силенки добавилось.
— Куда тебе еще силенки? Поделился бы. Слушай, а Лив? С ней тоже такая чертовщина?
— И с ней тоже. Мы как-то поспорили в кабаке, ну насчет того, как дальше жить, она кулаком ка-ак даст по столу, и столешницу проломила. Сама испугалась.
— А зверюги твои?
— Ну у них не спросишь, хотя на первый взгляд все в порядке.
Небогатов отхлебнул чаю, долил стакан коньком. Полубой проделал ту же операцию. Едва заметно мигнул свет, пол дрогнул, по налитому вровень с краями стаканов чаю пробежала рябь.
— Выходим на крейсерскую скорость. — пояснил Небогатов. — Кстати, ты мне так и не рассказал, где ты их подобрал.
— Кого? Риталусов? О-о, это отдельная история, — Полубой хрустнул сушкой, запил чаем, — был я тогда молодой, упертый, как барак и все мне было по плечу. Словом, дурак дураком был. На первом году службы, помню, вернулись с очередной операции, прошло все отлично, получил благодарность от командира корпуса и две недели отпуска. И поехал я к отцу с матерью на наш Луковый Камушек, чтобы полюбовались на сына-героя. Ага. Приехал, а отец кивнул этак хмуро и пошел в коровник — все простить не мог, что я с фермы ушел. Мать, конечно, слезу пустила, усадила за стол, да ей-то всего не расскажешь — спать неделю не будет. Ну и решил я друзей проведать, раз уж дома не ко двору пришелся…
Отпили чаю, Небогатов снова долил коньяк в стаканы и приготовился слушать.
Полубоя дважды просить не приходилось — о своей планете он мог рассказывать долго и с удовольствием.
