Бандиты опять засмеялись.
Но Муртаг, угрожающе выставив меч, презрительно спросил:
— Кто вы такие и что вам нужно? Да будет вам известно, что мы — люди свободные и просто едем через эти земли. У вас нет никакого права нас задерживать.
— Вот уж прав у нас сколько хочешь! — заявил вожак, снова вызвав смех у своих подчиненных. — А имя мое вам знать ни к чему — рабам запрещено обращаться к хозяину по имени, если они, конечно, не хотят, чтоб их выпороли.
Вот черт! Работорговцы! Эрагону тут же вспомнилась та сцена на рынке в Драс-Леоне. Ярость вскипела у него в груди, и он с ненавистью и отвращением посмотрел на окруживших их всадников.
Один из них сдернул одеяло с Арьи и, увидев ее лицо, ошалело заорал:
— Торкенбранд, тут эльф! Настоящий! Работорговцы загомонили, задвигались, а их вожак, дав шпоры коню, подлетел ближе и, глянув на Арью, даже присвистнул.
— Ну, и сколько она стоит? — спросил кто-то из его приспешников.
Торкенбранд с минуту молчал, а потом только руками развел:
— Да целое состояние! Империя за нее нам гору золота отвалит!
Бандиты завопили и от радости принялись колотить друг друга по спинам. И тут вдруг уши Эрагона заложило от чудовищного рева — это Сапфира, проделав над ними крутой вираж, камнем падала вниз.
«Атакуй! — скомандовал он ей. — Но если они побегут, не преследуй». Дракониха ринулась на врага, а Эрагон незаметно подал сигнал Муртагу. Тот отреагировал мгновенно: двинул локтем в лицо ближайшему работорговцу, выбив его из седла, и пришпорил Торнака.
Тряхнув гривой, его боевой конь прыгнул вперед, повернулся и взбрыкнул задними копытами. Муртаг взмахнул мечом, а Торнак, сдав еще назад, ударил копытами выбитого из седла противника. Тот заорал от боли.
Не давая несколько растерявшимся бандитам прийти в себя, Эрагон, отбежав чуть в сторону, воздел к небесам руки и произнес слова древнего заклятия. Шар ярко-синего огня ударился о землю в самом центре схватки, взорвавшись фонтаном расплавленных капель, которые тут же испарились, точно утренняя роса под солнцем. И в следующее мгновение с небес на бандитов обрушилась грозно ревущая Сапфира и, раскрыв пасть, показала всем свои жуткие клыки.
— Берегитесь! — прогремел, перекрывая шум, голос Эрагона. — Я — Всадник! — И он взмахнул над головой Зарроком, алый клинок так и засверкал на солнце. — Бегите, коли жить хотите!
Работорговцы страшно перепугались и бросились врассыпную, в спешке налетая друг на друга. Кто-то случайно задел Торкенбранда дротиком по голове, и тот свалился на землю, но бандиты, не обращая внимания на упавшего вожака, бежали прочь, испуганно оглядываясь на Сапфиру.
Торкенбранд с трудом встал на колени. По лицу его текла кровь. Муртаг спрыгнул с коня и, держа меч наготове, подошел к нему. Торкенбранд поднял руку, пытаясь отвратить удар, но Муртаг, бесстрастно взглянув на него, взмахнул клинком.
— Не надо! — крикнул Эрагон, но было уже поздно.
Обезглавленное тело Торкенбранда рухнуло на землю. Голова с глухим стуком отлетела в сторону. Эрагон бросился к Муртагу, скрипя зубами от ярости:
— Ты что, спятил?! Зачем ты его убил?!
Муртаг вытер клинок о куртку Торкенбранда, и на спине убитого осталась темная полоса.
— А ты чего это так расстроился? — спросил он, спокойно глядя на Эрагона.
— Расстроился? — завопил тот. — Ничего себе! Зачем тебе понадобилось его убивать? Сдуру, что ли? Его можно было просто здесь бросить и ехать дальше. Но нет, ты, видно, решил стать палачом! Голову он, видите ли, бандиту отрубил! Да ведь он же был безоружен!
Муртаг, казалось, был очень удивлен возмущением Эрагона.
— Да нельзя было его тут оставлять! Он для нас опасен! Остальные-то удрали, а он бы без коня далеко не ушел. Представь, что вскоре бы на него набрели урга-лы и узнали об Арье?
— Но убивать-то зачем? — перебил его Эрагон. Сапфира с любопытством обнюхивала отрубленную голову Торкенбранда. Она даже пасть слегка приоткрыла, словно намереваясь раскусить голову, как орех, но потом, передумав, отошла к Эрагону.
— Просто я сам хочу остаться в живых, — заявил Муртаг. — И мне дорога только моя собственная жизнь!
— Неужели тебе человека не жалко?
— Жалко? Это не человек, а враг! И к врагам у меня нет жалости! Я что, по- твоему, должен плакать от жалости, вместо того чтобы защищаться? Жалеть, что кому-то из врагов сделал больно? Да позволь я себе хоть раз такое, меня бы давно убили! Надо уметь защищать себя и то, что тебе дорого, чего бы это ни стоило!
Эрагон от гнева просто слов не находил и, с силой вогнав Заррок в ножны, осуждающе покачал головой:
— Так можно оправдать любую жестокость!
— А ты думаешь, мне нравится быть жестоким? — возмутился Муртаг. — Мне ведь всю жизнь угрожали — с тех самых пор, как я появился на свет! Всякий раз, просыпаясь на рассвете, я за версту чуял опасность и старался от нее уйти. Да и заснуть порой бывает трудно — все кажется, что я уже не увижу новой зари. F. cjih я когда и чувствовал себя в безопасности, так, видно, только в утробе матери! Впрочем, там полной безопасности у меня не было! Тебе этого никогда не понять: рисковать своей жизнью нельзя никогда и нигде! А это, — Муртаг ткнул пальцем в Торкенбранда, — явно был страшный риск. И я избавил нас от этого риска. И ничуть не раскаиваюсь, и не стану изводить себя тяжкими раздумьями о том, что уже сделано и чего не вернешь!
Эрагон подошел к другу вплотную и очень тихо сказал:
— И все равно ты поступил подло!
Потом бережно перенес Арью на Сапфиру, привязал ее, вскочил в седло и скомандовал:
— Поехали!
Муртаг молча подчинился и направил Торнака мимо безжизненного тела, оставшегося лежать на залитой кровью земле.
Они ехали довольно быстро — еще неделю назад Эрагон и предположить не мог, что им такое удастся, миля за милей оставались позади, словно у них вдруг выросли крылья. Вот они повернули на юг и поехали по узкому ущелью меж двумя отрогами Беорских гор. Отроги имели форму клещей, готовых сомкнуться. На самом деле от одного конца «клещей» до другого был целый день пути, но расстояние это казалось значительно меньше из-за немыслимой высоты и крутизны здешних гор.
Под вечер остановились на ночлег. В полном молчании поужинали, ни разу не взглянув друг на друга. Эрагон сурово заявил:
— Я дежурю первый.
Муртаг кивнул и, повернувшись к Эрагону спиной, лег и укрылся одеялом.
«Хочешь, поговорим?» — предложила Эрагону Сапфира.
«Не сейчас. Мне нужно подумать. Я… я не совсем понимаю».
Она не стала настаивать, лишь нежно проворковала:
«Ну ладно. Я люблю тебя, малыш».
«И я тебя люблю», — ответил Эрагон. Сапфира устроилась подле него, как всегда свернувшись в клубок, и согревала его своим теплом, а он сидел не двигаясь и с тревогой глядя во
