читает ее мысли. – Ты вполне готова.
Ей очень хотелось спросить «готова к чему?», но вместо этого Hиакрис лишь еще ниже наклонила голову – не сомневаясь, что Стоящий во Главе, несмотря на мрак, видит каждый ее жест и движение.
– Ты покидаешь Храм. Hемедля, как только закончится наш разговор. Ты свободна идти куда хочешь и делать, что хочешь. Через двенадцать месяцев, в этот же день, ты вновь придешь к воротам Храма. И узнаешь свою судьбу. А за этот год ты должна… – он сделал паузу, – ты должна отнять жизни у троих. Троих людей, или эльфов, или гномов, или… словом, трех любых разумных. Выбор за тобой. Можешь говорить, – неожиданно позволил он.
Hиакрис не знала, как обращаться к Стоящему во главе. Все принятые у людей и не-людей вежливые «господин», «сир», «милорд», «тан» и так далее явно не годились. И она заговорила просто, без всяких словесных вывертов, хотя по спине на миг и пробежал холодок – а ну как ему подобная дерзость не понравится?..
–Поменьше думай о том, кому и что не понравится и побольше – о том, что предстоит сделать, – суховато заметил ее собеседник. – Hу, говори, говори, я слушаю.
– Как я смогу определить…
– Плохой вопрос, – покачал головой Стоящий. – Попробуй еще раз.
– Я должна угадать?..
– Да. Ты должна угадать. Не каждое отнятие жизни удовлетворит Храм. Не меня, запомни это хорошенько – Храм. То, частью чего ты должна стать. Я знаю истории, когда люди выходили за ворота, убивали трех первых попавшихся пастухов, возвращались в Храм, и Он принимал их. И я знаю истории, когда воины преодолевали немыслимые трудности, проникая в святая святых королей и прелатов, убивая тех, кого, как считалось, убить невожможно – и заканчивали свои дни храмовыми рабами, потому что их деяние оказалось неугодно той силе, которой мы все служим.
– То есть… – кажется, Ниакрис следовало бы испугаться. Но пора испугов давно прошла. У нее одна- единственная цель – ее Враг, и как она доберется до него – уже неважно. Клятвы, обязательства – все это ничто перед тем, что она обязана совершить.
– То есть никто не может тебе ничего посоветовать, не может приказать, не может попросить. Ты – сама по себе и сама за себя. Ни твои наставники, ни я – мы больше ничем тебе не поможем. Вслушивайся в себя, и когда поймешь, что должна убить – убивай. Вот и все, что я могу тебе сказать на прощание.
И у девушки не возникло даже мысли спросить о том, что происходит с теми, кто не выполняет волю Храма и не возвращается.
Истину говорили о Храме Мечей – прошедшим его не нужно оружие. Ниакрис не дали с собой ничего. Ничего, кроме легкого серого плаща, да грубой веревки подпоясаться. Все остальное она оставила за черными воротами, молча и равнодушно захлопнувшимися за ней.
Это странное чувство – свобода. Оголодавший человек может умереть, дорвавшись до еды, привыкший к неволе раб оказывается сущим зверем, едва только оказавшись на воле; Ниакрис стояла, крепко зажмурившись, запрокинв голову. Даже сквозь веки она видела яростное в здешних краях солнце, яркий белый круг – теперь она может доверять только ему, дневному светилу. Поиск не может затянуться, у нее только двенадцать полных лун, о том, что будет потом, если она не вернется в Храм, сейчас лучше даже и не думать. Бессмысленно. А первое, чему ее научили в Храме – не думай о недостижимом, невыполнимом и бессмысленном. Даже если ты ошибаешься, и это окажется потом вполне достижимым, очень даже выполнимым и совершенно не лишенным смысла. Это не важно. Важно лишь как ты думаешь об этом сейчас. Сомнения обессиливают. Не берись, если сомневаешься. И потому столько времени в Храме тратилось на то, чтобы понять, понять без сомнений, можешь ты сделать то или иное – да или нет?..
Едва заметная дорога вела через пустыню к черным воротам. В двух неделях пути на юг – океан, о котором она столько слышала, но никогда не видела. Там – города, большие, шумные, где звучит речь с таких дальних концов Эвиала, что плыви по океану хоть год – не доплывешь. А можно повернуть на запад. Одолеть пустыню, выжженные горы Восточной Стены – и попадешь в сказочный Салладор, где дворцы, говорят, и вовсе не опишешь словами. На востоке за пустынями и лесами, особыми, незнакомыми ей лесами-джунглями, за крошечными лесными городами-государствами, по-ученому прозывавшимися «полисы», за страной каменных идолов, если взять чуть севернее – Империя Синь-И, а еще дальше на полночь – и вовсе незнаемые черные леса, одним плечом упирающиеся в ледяные тундры.
Но это далеко не все. Карты изобиловали белыми пятнами, державы, королевства и герцогства возникали и исчезали, оставаясь только на желтеющих пергаментах.
Она свободна. Она может идти куда угодно. У нее нет ничего, ни одной привязанности, она никому ничего не должна и ее нигде не ждут. Храм?.. О, об этот думать не стоит. Она все равно не успеет отработать потраченное на нее. Потому что если Враг и впрямь настолько силен, шансов выйти из боя живой у нее нет.
Но это тоже неважно…
Если б она попробовала подсчитать, скольким вещам в своей жизни она успела сказать «неважно»…
Ни вещей, ни денег, ничего. Даже памятный клинок поури остался внутри. Веревка вокруг тонкой талии, да плетеная фляжка с малым запасцем воды – только-только добрести до следующего колодца.
Ниакрис зажмурилась плотнее. Белый солнчный диск потускнел, померк, вместо него проступали звезды, послушно складываясь в фигуры, планета занимали приуготовленные места; Ниакрис чуть вздохнула – она не ошиблась, нужный ей день приближался, день, когда она сможет, наконец, встать на след своего Врага.
Она загашала прочь от Храма. Никто не смотрел ей вслед, целый год оставшимся тут не будет до нее никакого дела. Они станут судить ее, когда она верентся – но она, конечно же, не вернется.
К вечеру Hиакрис добралась до первого в длинной цепи колодцев, соединявших Храм с более пригодными для жизни краями. Донимавший ее днем ветер, что гнал в бархана на бархан тучи мелкой и едкой пыли, наконец– то стих, и яркие-яркие звезды как-то по особенному празднично сияли в небесах. Чернота неба, искорки звезд, песок, источающий накопленное за день тепло… Hиакрис легла ничком, раскинула руки. Мир, громадный мир лежал вокруг, глубоко и ровно дыша, точно исполинские морской кит– левиафан. Тысячи тысяч дорог перед ней, и год – громадный срок, особенно когда тебе всего пятнадцать; смерть еще где-то невообразимо далеко, даже если должна наступить на следующий день: таково уж свойство юности, с твердой и неколебимой верой в собственное бессмертие. «Все умрут, но не я» – мысль не отличающаяся глубиной или мудростью, однако в молодости она неотвязна – наверное, только она и дает силы жить и свыкнуться с мыслью о неизбежности конца.
Планеты и звезды в небесах послушно занимали предначертанные им места. Время гадания близилось.
Hиакрис чувствовала течение времени настолько остро, словно каждый миг и каждая секунда, сорвавшиемся в пропасть невозвратного прошлого были каплями ее собственной крови. Hебесные тела как будто протягивали к ней незримые руки – через все бездны пространства, непредставимого скудным умом смертного. И в миг, когда ядовито-желтый Ямерт, снежно-белый Ямбрен, коричневатая Ятана, огненно-алая Явлата и изумрудная, точно весенняя трава, Ялини сошлись на одной прямой – нить Силы протянулась с небес на землю, бесплодную мертвую землю, где возле затерянного среди песков колодца лежала, раскинув руки, зажмурившаяся девушка.
Все эти годы в Храме Hиакрис не имела никаких вестей из большого мира. Для усердных учеников он как бы переставал существовать. Она не знала, что случилось с е Врагом, где его искать – не знала ничего, кроме одного – она обязана его отыскать.
Она закричала от жгучей боли – сила небес опаляла, словно огонь. Тело изогнулось дугой, сознание помутилось – но вытолкнуть из себя заранее сплетенное заклинание она успела, словно плюнув в рожу холодным и равнодушным небесам.
И, хрипя, отплевываясь кровью и корчась на земле в жестоких судорогах – неизбежная расплата за подобные колдовские прозрения – она словно с высоты птичьего полета видела угрюмый замок в суровых, злых горах; болезненно-тонкие башни, словно вознамерившиеся пронзить сами тучи, дерзни те опуститься недозволенно низки; высокие изогнутые переходы, арки, переброшенные через пропасти – замок напоминал диковинного спрута, распростершего щупальца над безднами. К замку вела одна-единственная
