Я не знаю, что я сейчас с ним сделаю!
Теперь Саша уже желал этой встречи. Чтобы вот сейчас, там, в кафе, за одним из столиков сидел этот проклятый Антонов, да пусть хоть с сотней телохранителей!
Нет, ребята, меня уже никто не остановит. Я - в своем мире. Здесь все играют за меня!
Он вдруг очень ясно, нет, не услышал, а целиком почувствовал шквал сумбурных мыслей Светы, обращенных не к нему, а куда-то гораздо выше ('… Господи, прости меня, я не хочу ему ничего плохого, Господи, не делай ему больно, ведь я же любила его, прости меня, Господи, я только и хочу, чтобы он отпустил, оставил, оставил меня в покое, Господи, я не могу так больше…'), и дальше что-то совсем непонятное, про какого-то убитого парня…
Саша взялся за ручку двери. За спиной чей-то тонкий голос нервно крикнул неразборчиво, кажется, 'осторожней!', дверь открылась, Саша сделал шаг…
…и по колено провалился в зловонную жижу.
- Смотри, куда прешь, дятел! - заорали над ухом. - Руку давай! - Красный от злости Цукоша протягивал Сане измазанную грязью лапищу. Бормоча что-то забористое по поводу придурков на болоте, он вытащил Двоечника на сухую кочку и даже замахнулся было…
Санино лицо выражало такое детское изумление, что Азмун только крякнул и махнул рукой.
А и немудрено, ребята. Мы с Двоечником еще с десять минут отходили от столь неожиданной встречи, вяло размазывая болотную грязь по лицу (в который раз! - по нашему ОБЩЕМУ лицу) и глупо улыбаясь. То есть улыбался, положим, Саня. А Саша, как раз наоборот, таращил глаза, пытаясь сообразить, какого дьявола он здесь оказался и что, черт побери, теперь делать. Как - что? Эх, мужики, а вопрос-то не так уж прост. Бешенство еще бродило в нем, руки еще сжимались в кулаки, тем более что объект его ненависти стоял буквально в десяти метрах и что-то серьезно обсуждал со Стармехом.
Вот сейчас бы сорвать автомат с плеча да и всадить по полной, прямо в грудь, в пижонский заляпанный комбинезон Вомбата…
Но чужой мир, словно быстродействующий наркотик, попавший в кровь, уже действовал, заволакивая сознание звуками, запахами, цветами… Вон Дима, морщась, раскуривает отсыревшую сигарету, сосредоточенно кивая словам Командира, Цукоша уже не хмурится, а улыбается, слушая очередную импровизацию Пургена, прямо под левой ногой жадно хлюпает болото и два разомлевших прустня вяло раскрывают рты на пролетающую дурынду… Все эти чужие, но качественно сработанные декорации вдруг породили у Саши стойкую ассоциацию со школьными выездами за город, покоем, ожиданием приключений и незабываемым ощущением 'рядом друг'. Любое проявление агрессии здесь казалось настолько неуместным…
Как если бы я, принимая кружку с чаем из рук Мишки Житомирского, вдруг плеснул бы ему в лицо…
Саша резко поежился от дикости сравнения и отошел на край сознания, предоставив Двоечнику самому выслушивать нагоняй Вомбата.
- Саня! Ты что, спишь на ходу? Или стихи сочиняешь? Под ноги кто будет смотреть? - В голосе Командира - отеческая забота и четко отмеренное количество отеческой же строгости. Саша моментально чувствует приторно-сладкий привкус этого спектакля и начинает потихоньку выползать из своего угла.
- Я задумался, - жалобно ноет Двоечник, не смея поднять глаз, пригвожденный осуждающими взглядами команды.
- Уж не о печальной ли судьбе Семинога? - ядовито осведомляется Вомбат.
И все снова становится на свои места: салага-Двоечник опять провинился, Командир правильно сердится, Пурген хихикает, Стармех равнодушно смотрит в сторону, поскольку Двоечника в принципе не уважает. А Саше в это время предлагается просмотреть очередную серию захватывающих воспоминаний Сани под названием 'Что случилось с Семиногом'.
…А Семиногом, братцы, звали нашего первого проводника по Серебряному Болоту. (Саша не торопясь и даже с каким-то болезненным удовольствием вникал в бессвязную Санину болтовню, даже не пытаясь разобраться в хаосе собственных мыслей, а лишь придерживая их, чтобы не мешать Двоечнику расписывать коварство молчальников или сумасшедший побег от болмаша-обманки, или красоту цветущей на закате мартын-травы…)…Семиног говорит. А мы - ржем! Он, помню, тогда ужас как обиделся. Еще бы немного, и ушел бы на фиг, оставил нас посреди болота. Но тут Вомбат скумекал, что по горячему ходим, все, говорит, хватит по траве валяться, слушайте, что человек говорит! На Семинога тогда это очень подействовало. Еще бы! - человеком принародно назвали! По жизни-то, между нами говоря, Семиног был тот еще подарочек… Точно знаю, что в Матоксе его даже в таверну не всегда пускали. Брезговали. Да и слухи про Семинога нехорошие ходили. У нас как? Сидишь ты, например, в Таборе. И нужен тебе, скажем, проводник. Ну, там, через Узкие Ворота. Или через то же Серебряное Болото. Посоветовали тебе человечка, встретились вы, сговорились, ну и пошли. Когда вас теперь в Табор занесет - хрен его знает. Может, через неделю, а может, и через год. А проводник свое дело сделал и опять - в Таборе сидит, брагу потягивает. Никому и в голову не придет спрашивать: как шли, да как дошли, да все ли в порядке, да не случилось ли по пути неприятностей каких? А если у проводника этого самого вдруг какая вещица чужая окажется, так ее и подарить могли. На память. В качестве особого расположения. Народ у нас сплетен не любит. Но про Семинога поговаривали, поговаривали…
Стоп, стоп, хватит, Саня, остановись! Мне нет никакого дела до ваших проводников, хоть семи-, хоть двадцатиногов! Мне сейчас нужно…
Саша даже не успел мысленно произнести, ЧЕГО именно ему нужно в этом мире, так, намек, еле заметный кивок в сторону объекта, слабый отголосок ненависти к Антонову… И тут же получил такую мощную, мысленную же оплеуху от Сани, что чуть было не вывалился из сознания.
- Эй, Сань! Тебе что - плохо? - Пурген заботливо вглядывался в побелевшее лицо. - Эй, мужики! Двоечнику плохо.
А ты, кретин, на что надеялся? Заскочить на минутку, замочить Антонова, и - обратно в кафе, пирожки с морковкой кушать? Бред. Ни на что я не надеялся. Я и предположить не мог, что меня занесет сюда… Бедный Саня, каково ему сейчас? Такого змея у себя внутри обнаружить, а? И врезал-то он мне неслабо, ишь как командира своего любит… В прошлый раз, помнится, мы с Двоечником быстро общий язык нашли. Ха, так тогда и ситуация другая была. Вомбат ушел, Команду бросил, предатель… Не то, что сейчас: сплоченный дружный колектив, братание и единение, добрые дежурные шутки, сигарету пополам, руку- давай-а-то-утонешь. Идиллия, одним словом. Так он мне и позволит на Антонова наезжать. Да я, собственно, и не собирался… В смысле сюда отправляться и здесь разборки устраивать. Как же это меня все-таки угораздило? Подсознательный толчок? Догадка? Или это наша любимая ведьмочка постаралась? Ладно. Торопиться пока не будем. Поиграем немножко по местным правилам. А там, глядишь, и получится что-нибудь. И с Саней профилактическую работу проведем. Ну? Вперед?
Саша еще успел рассеянно проводить мимо забавную мысль (что, интересно, поделывают сейчас мои сотруднички? - застыв на месте, ждут моего возвращения? Или подняли уже на уши все окрестности в поисках капитана Самойлова?), а сам уже внимательно прислушивался и приглядывался к окружающему его миру, стараясь сильно не высовываться из своего уголка.
Пурген как раз заканчивал рассказ о пресловутом Семиноге, а именно красочно описывал его бесславную кончину.
- Он ведь нам все уши стер своими рассказами о перевертышах. Всю дорогу твердил: нету на местных болотах большей заразы, чем перевертыши! Каждую кочку подозрительную, помню, обнюхивал, лишний раз по горло в воде проходил, чем по кочкам. - Леня сильно потер перносицу и, прищурившись, посмотрел куда-то вдаль. - Вот и накликал. - Азмун горестно покачал головой. Судя по четко расставленным паузам, история была хорошо откатана. И явно из любимых. Народ слушал внимательно, и даже Стармех не спускал с Лени глаз. Сигарету он, как всегда в минуты сосредоточенности, держал очень близко к лицу, незаметно затягивался и лишь время от времени закутывался дымом.
- Я как раз за Семиногом тогда шел, - неспешно продолжал Пурген, но глаза у него уже сделались круглыми, румянец выступил на щеках, - помнишь, Вомбат, когда мы спешным порядком от Кам'Аза уходили? - Не поворачивая головы, все просто почувствовали кивок Командира. - Я еще удивился, до чего он спокойно идет. Даже не спокойно, а… как это… уверенно, что ли? Так не похоже на Семинога… Я уже потом догадался, что он тогда здорово трусил… И еще помню, что я почему-то смотрел не себе под ноги, а
