отношусь. Болеть я терпеть ненавижу. И точно знаю, что покупать лекарства – это выбрасывать бабаки на ветер. Организм сам должен… а если не может, то пора его закапывать. Такая вот у меня житейская философия. Раз в год, да и то в високосный, цепляется ко мне злобный гриппер или простудифилис и тогда мне приходится общаться с врачом. Делаю это исключительно по телефону. И оба – я и врач – пока еще живы. И телефон цел.
У меня свой собственный ритуал борьбы с болячкой: запереться в квартире и ругать все, чего на ум придет и на глаза попадется. Окружающую обстановку и вид за окном, изображение в зеркале и предательский организм, что подло сдал меня болячке. И саму болячку тоже. Всеми знакомыми и новопридуманными ругательствами. Главное, не видеть никого и протемпературить по полной программе. Ну, с первым у меня никаких проблем. В больнице знают, если АТС закрылся на карантин, то соваться ко мне не стоит. АТС – так сотрудники сократили мое имя-фамилию. А с температурой мне и делать ничего не надо. Организм сам нагревает градусник до сорока. А я брожу по квартире, пью дурацкие травяные чаи. И сплю. Сплю много! Словно на пожарника тренируюсь. Через несколько дней болезнь уходит, обиженная на такое к ней отношение. А я возвращаюсь в мир живых и здоровых.
Такая вот у меня метода. Но всем ее советовать не могу. Мне помогает, а какой-нибудь задохлик загнется на второй день. Организмусы у всех разные, станешь лечить по одной методе и мир превратится в очень малолюдное место. (Это я специально для тех, кого беспокоит перенаселение планеты.) Болею я сейчас. А в таком состоянии я много доброго и полезного могу насоветовать. И не дома я болею, а под сваленным деревом и нудной моросью, какая только притворяется дождем.
Тапки, халат, травы для чая – все это незнамо где. Из рекомендованного методикой остались ругань и сон. А для полного счастья у меня зрители и слушатели имеются. Один даже членораздельной речью владеет. И достает одним и тем же вопросом: А сегодня мы пойдем?… Я молчу в ответ. Иногда. Кутаюсь в плащ. Или отбрасываю его. Это когда меня жаром обдает. А еще я сплю. И смотрю самый дурацкий сон в моей жизни. Один и тот же. Или его продолжение.
Мне снится, что я муха или паук какой-то.
Рекомендация для тех, кто боится пауков: поймать этого страшного зверя, оторвать ему пару или две пары лап и… отпустить. Теперь это не паук, а неведомый жук с четырьмя или шестью лапами. А пауков нет и никогда не было. Все! Конец лечению.
Чего-то я отвлекся. Кажется, у меня опять бред от высокой температуры. На чем я там остановился?…
Так вот, мне снится, что я неведомый мух, с маленькими крыльями ( токмо для красоты), и ползу по листу бумаги. Огромному такому листу. Сто метров в ширину, километр в длину. Переползаю со строчки на строчку. А в каждой строке – буквы. Знакомые и не очень. Арабские завитушки и японо-китайские иероглифы, фигурки с птичьими и волчьими головами, круги и треугольники… все они – в перемешку! – составляют слова. А слова – предложения. Мое дело – постичь смысл и набраться мудрости. Ничего себе задачка так. На раз плюнуть. С моими размерами читать одну строчку можно с утра и до горизонта.
Такой вот веселенький сон. Просыпаюсь – дождь и Машка со своим а мы сегодня…, засыпаю – и снова ползу по буквам. Знакомые ищу.
Давно у меня таких продвинутых кошмаров не было. Только в детдоме. Тогда я попробовал крутую наркоту и похожих глюков насмотрелся. Но потом меня таким отходняком скрутило, что я от наркоты шарахался, как щирый мусульманин от кошерного сала.
Я опять проснулся. В надцатый или сто надцатый раз. И попытался понять, чего в мире изменилось. Минут пять пялился в светлое небо, пока понял, что ночь закончилась. А еще меня попустило. Кажется. Может, болезнь и совсем ушла. Шевельнулся, охнул… насчет совсем и ушла это я размечтался. Но я не умер. Пока еще. И ко мне кто-то быстро приближался.
16
– А сегодня мы пойдем?
Я не первый мужик, для кого утро начинается с этого вопроса. Кого-то тянут в театр, кого-то в ресторан, в гости, в магазин, к маме – список практически бесконечный – и я не первый, кто отвечает:
– Не знаю.
Не бог весть как оригинально, зато близко к правде. Я в натуре не знаю, смогу уйти или нам еще придется куковать на столбе. Я и нам. Я один, а нас, если считать уже прозревших щенят, шестеро. Пятеро ждут одного. А этот один не может вразумительно сказать, сколько еще ждать и из-за чего все тормозится. Будь я на месте ожидающих, я б очень не полюбил тормозящего. Но так получилось, что в роли тормоза я сам. А себя, любимого, я ругаю только тогда, когда все остальные меня очень сильно хвалят. Но такого еще не было. Ни разу.
Рассвет. Третий рассвет без дождя. Без нудной мороси, переходящей временами в самый настоящий ливень. Не теплый и не холодный. Такой бывает на границе лета и осени. Или весны и лета. Что ближе к истине. То, что сухой сезон закончился и начался мокрый, мне объяснили. Машка и объяснила. В первый же день, когда выяснилось, что я не могу идти по дереву. Вернее, уйти ОТ дерева.
Как бы это красивше сказать… чтоб без мата… В первый день, когда я понял как влип, без мата даже думать не получалось. На второй – тоже. Может, хоть сегодня…
Несколько дней надоедливого дождя и сплошной облачности любому подпортят настроение. А если все эти дни просидеть и пролежать нежрамши, в компании зверюг, что тоже жрать хотят, понятно, как я радовался хорошей погоде.
Трогаться решили, когда ствол немного подсохнет. Обсудили порядок передвижения. Первым пойду я, за мной – Машка, за ней – волчье семейство. Направляемся к Мосту Богов и по пути ищем чего пожевать. Такая вот программа минимум для меня и Машки. Четырехлапые свои планы на будущее мне не сообщили.
А перед самым уходом меня и скрутило.
Есть умники, которые любят расписывать как и чего у них болит. И сравнения подбирать такие, чтоб у слушателя дыхание в зобу сперло. От страха. Но самое прикольное: их слушают и еще как! Не знаю, в чем тут кайф. Да и не люблю я такие истории. Ни слушать не люблю, ни рассказывать. Да и не получится у меня так рассказать, чтоб дыхание… воображалки не хватит. А если по- простому…
Днем, когда тени совсем уж маленькими стали, мы решили уходить. Я подошел к дереву, похлопал кору, попрощался, типа, и полез на ствол. Тогда-то меня и скрутило. Хорошо, хоть не позже. Не на средине бревна, например.
От боли я потерял сознание. Терпел, пока мог, а могу я долго, потом отрубился. Там же под деревом я и пришел в себя.
Провалялся я немало. Одно солнце на покой закатилось, второе за горизонт цеплялось. Со дна каньона поднимались сумерки и теплый ветер. Пахло мокрой гарью и засыхающими листьями. Короче, полдня как не бывало. А переходить ночью глубокую ямину по жердочке… не-е, это без меня.
Не похоже, чтоб мне из обморока выбраться помогали. Спасибо, хоть не сожрали, пока я в отключке валялся. Но смотрели так, будто я крайний. Мол, хочешь болеть – болей в другом месте. И в другое время. А то ждать заставляешь.
Ага, заставляю! Ну, прям, цепями всех к себе приковал и ключ проглотил. Хорошо вечерок начинается: Машка бурчит, волчара глазеет так, будто интересно ему, какой я на вкус, а у меня все тело словно ватой и осколками стекла набито. И сушняк такой, как с конкретного бодуна.
– Нельзя меня жрать! Отравишься!
Это я зверюге сказал. Машке тоже хотел чего-нибудь. Из русского разговорного. Так она подевалась куда-то. И на глаза мне не показывалась до самой ночи. А Санут на небо
