– Ага. И дверь за собой закрывают.
– Откуда ты знаешь?!
Машка присела, склонилась надо мной. Глазищи огромные. И светятся. Днем.
А это что-то новенькое.
– Пошутил я. Пошутил. Чего ты так перепугалась?
– С этим не шутят, ларт.
– Ладно, не буду больше.
– Ларт…
– Чего тебе?
Так не хочется открывать глаза. А Машка аплодирует. Пока тихо и редко. Вроде как шепотом. Но с нее станется и овацию устроить.
– Ларт, уходить надо.
– Зачем?
– Мы слишком близко к Долм-И. Я не знаю, что это за место и…
– Нормальное место. Тихое, спокойное. И совсем рядом с дорогой. Странно.
– До пожара его видно не было. И теперь не всякий увидит. И не всех оно примет.
– Ну, меня оно приняло. И тебя, похоже, не гонит. Так что ложись, расслабься. Глядишь, и хромота твоя пройдет.
Машка подумала немного, и устроилась рядом.
– Ларт, – дохнула мне в ухо.
– Чего?
– А как там? Внутри?
– Странно там. В одни словно тянет. А вот в другие и за деньги лезть не хочется.
– Деньги? А зачем они тебе?
– Ну, блин, ты спросила!… Чего-нибудь полегче спроси.
Что Машка и сделала.
– Последний хозяин Долм-И был целителем, да?
– А мне откуда знать? Может, и был.
– Ты тоже был целителем.
– Почему был? Я и сейчас…
– Сейчас ты ларт. Без хозяина.
Надоел мне этот базар. Про хозяина. И вообще…
– Знаешь, что, Машка! «Спать» была команда!
Машка затихла.
А я еще раз глянул на каменный «скворечник». Здорово он напоминал крымский дольмен. Вообще-то, все эти домики похожи друг на друга. Как по одному проекту деланные. Или как дети одной матери и одного отца. А эти – прям близнецы братья.
Солнце светило на стену, ту, что со входом. Но заходить внутрь мне не хотелось. Может, потом. Как-нибудь. Когда пробки в нем не будет.
ЧАСТЬ 2
22
– Легкого пути, мин.
– И тебе легкого пути, миной, – отозвалась Машка на приветствие.
Это я так думаю, что приветствие. Надеюсь. Не хочется, чтоб после ее слов началась крутая кабацкая разборка. Не то у меня настроение, как для разборки. Да и запахи в кабаке очень уж аппетитные. Я невольно сглотнул, и брюхо тут же громко заурчало, напоминая, что последние дни я кормил его всякой дрянью. Подножным кормом, можно сказать. В другое время я бы и не глянул на этот корм, но когда в пузе пусто, то и горелый прошлогодний орех жратвой покажется. Другие пункты нашего походного меню лучше не вспоминать.
Сытый человек отличается большей брезгливостью и переборчивостью. Но пара недель строгого поста и он сжует что угодно, не заморачиваясь вопросами: Кого это я ем? И почему без соуса?
Машка за эти дни превратилась в ходячие мощи. Я тоже не оброс жиром.
И доказывать сейчас, что я круче крутых яиц, не было ни малейшего желания.
Наверно, кто-то наверху очень любит меня: ничего и никому доказывать не пришлось. Даже когда хозяин кабака обратил на меня самое пристальное внимание.
– Легкого пути, миной. Рад тебя видеть.
Я промолчал. Только кивнул. А чего тут говорить? Мол, я тоже рад и все такое?… Так это по моим голодным глазам видно. Похоже, кабатчик разглядел в них чего-то еще.
– Ты сильно изменился, миной Рид. Я не сразу узнал тебя.
А я не сразу сообразил, что миной Рид – это я. Бывает. Иногда я соображаю быстро, а иногда так, будто пью по утрам тормозную жидкость. Завместо кофе.
Здоровяк-кабатчик радовался моему появлению. Очень активно. А я молча улыбался. Сказать ему, что он обознался? Ага, счаз… Вот только завещание напишу.
Шути с равными себе или с умными.
Слышал я как-то этот совет. Очень неглупый мужик сказал. Вот я смотрел на хозяина кабака и понять пытался: умный он или как. То, что мы разных весовых категорий, – это я сообразил сразу.
Роста я с ним одинакового, но в плечах он шире раза в два, в толщину же – в три с половиной, а то и в четыре. Центнера два в нем. Как минимум. Но назвать мужика жирным, язык не поворачивается. Таким точно жиром обрастают борцы сумо. А какими неповоротливыми и медлительными бывают толстяки, я уже видел. В Японии. В стране, не в кабаке. А как тот кабак обзывался, не помню. По-английски чего-то. Там один из таких вот сумистов-сумоистов с места, без разбега, вспрыгнул на стойку бара. А она мне по грудь была. И тут же рухнул вниз. На того придурка, что был по другую сторону стойки.
Не знаю уж, из-за чего у них вышел спор, но сила удара получилась такой, что меня на полметра подбросило. Вместе со стулом и чашкой. Не пьют японцы свою водку из нормальных стаканов. И приезжим в пиалки наливают. Пока я спасал свою выпивку, обидчик и обиженный на полу кряхтели. Будь один из них нормальной комплекции, получился бы несчастный случай с летальным исходом. В смысле, летала бы душа над плоским телом и удивлялась: под какой это каток оно угодило. А так, помяли немного колобки друг друга, встали, отряхнулись и разошлись в разные стороны. Каждый к своим почитателям.
Такое вот жирные и ленивые могут отчебучить. В нашем мире. А чего могут в этом, проверять как-то не тянет. Да и хозяина не хочется нервировать. До обеда. Выгонит еще не жрамши, а под такие запахи я и жареные гвозди сжевал бы. Те, что в Пекине подавали. Веселый такой кабак. Не для бедных. А где эти гвозди жили и чем питались, когда сырыми червями были, мне по барабану. Это Ларка закатила потом истерику: вроде, отравить ее кто-то хотел. Не поймешь этих баб: то ей экзотику подавай, то чтоб все понятно и привычно было. Сами не знают, чего хотят.
Вот Машка знает. Сразу обед и комнату заказала. А здоровяк ей:
– Как пожелаешь, мин.
