металлический шлем на кронштейнах. Кабели шли через всю комнату и соединяли непонятные разноцветные ящики на стеллажах. Колбы, мензурки с булькающими реактивами стояли на столе и на полу. Лека едва не наступила на длинную прозрачную трубку, но в последний момент труба странным образом сама изогнулась и сбежала из-под ее ноги.

'Все-таки у меня глюки', – решила Лека.

– Осторожно, – предупредил Дик. – Садись на диван.

– Ну ты даешь! – выдохнула Лека. – Тут у тебя железок, наверно, на сто миллионов! А видак есть?

– Есть.

– Здорово. Я люблю, когда боевики всякие. А ты, наверное, порнушку смотришь? Мужики любят. Некоторым 'на приход'* [Приход – начало действия наркотика (жарг.).] порнография даже больше нравится, чем живая девчонка. У меня был такой парень – как ширнется, так 'порево' и включает. Хороший был человек, меня не обижал. Всегда 'на базар' меня заряжал – лежим с ним и треплемся часами, как брат с сестрой. Правда, спекся он. Меры не знал. За год такую дозу нагнал – двух- трех стаканов 'соломы' в день не хватало. И мак брал только крепкий, ташкентский. Все спустил, и в психушку попал. Креза на него наехала. Ну, психоз, значит. Вот я к 'быкам' и пошла. Они при деньгах всегда, кайфом обеспечат, да и порядку у них побольше. Вот только страшно с ними – злые они, если что не так, пристрелить могут запросто, или порезать.

– Знаю. Нет, Лека, нет у меня порнографии. Тошнит меня от нее. И наркотики я не делаю. Не колюсь, не курю, не нюхаю. Ты что, полностью зациклилась на этой отраве? Ты, вообще-то, представляешь, что есть люди, не употребляющие всей этой дряни?

– Ну да, конечно... Я ведь сама-то только два года 'вмазываю'.

– А сколько тебе лет?

– Ну... двадцать два.

– Двадцать лет тебе, – уточнил Демид. – А наркотики употребляешь больше трех лет. Или анаша за наркотик уже не считается?

– Ну а что же спрашиваешь, раз и так все знаешь?

– Ладно, не огрызайся. Лучше честно скажи, завязать-то хочешь?

– Не знаю. – Лека посмотрела на него затравленным взглядом. – Я боюсь. Ломок боюсь. Ужасно. Ты вот не знаешь, что это такое. Это ведь не жизнь уже. Я и кайф-то настоящий уже давно не ловлю. Вкатишь дозняк, чтобы раскумариться, и все.

– Что-что?

– Ну, кумар – это как похмелье. Только не от вина, а от наркотиков. Пустишь по вене дозу – и только в себя приходишь, и то не сразу. Раскумариваешься. Чтобы кайф поймать, надо на более сильный наркотик переходить. А где его взять-то? Вот так и живешь, как зомби. Да еще глюки на меня очень сильно находить в последнее время стали. Это совсем плохо. Шизею прямо. Придется, наверно, в психушку ложиться – лечиться. А тогда родители узнают. Они ведь у меня совсем не в курсе, все еще думают, что я хорошая девочка, в инязе учусь. Я ведь в школе отличницей была, честное слово.

– Ага, это уже что-то. Значит, в прошлом какие-то проблески интеллекта у нас имелись. А то я уже посчитал, что мне досталась выпускница интерната для слабоумных.

– Ну, Дик, не надо так. – Из глаз Леки неожиданно побежали слезы. – Я, конечно, дура. Дура, сама всю жизнь себе испортила. А только я их боюсь, этих ломок. Бо-юсь!

– Ну, не плачь, малыш, – Демид погладил ее по голове. – Если ты действительно то, что мне нужно, снимем тебя с иглы, хотя, возможно, это будет непросто. А если ты – не та, за кого я тебя принимаю... ну ладно, все равно вылечим.

Лека улыбнулась сквозь слезы.

– Я та, честное слово, та! А какая тебе нужна?

– Сейчас посмотрим. А ну-ка, раздевайся.

Лека автоматически, как делала уже сотни раз, стащила платье через голову и осталась в одних трусиках. Даже попкой покрутила по привычке. А потом ей вдруг стало неудобно. Странно, Лека думала, что уже забыла, что это такое – стеснение. А тут покраснела, нерешительно затеребила резинку трусов.

– Что, все снимать?

– Ну ладно, это можешь пока оставить, – разрешил Дик. И улыбнулся. Лека тоже улыбнулась, а потом почему-то расхохоталась. Дико, правда? Стоишь тут голая, непонятно, зачем. Дурдом! А парень ей нравился. От него исходили какие-то теплые, дружеские волны ('флюиды' – почему-то вспомнила она давно забытое слово) и напряжение, не оставляющее ее в последние месяцы даже под наркотическим кайфом, исподволь уходило. Когда Дик дотронулся до нее, она подалась к нему всем телом. Но он хладнокровно изучал поверхность ее кожи, не обращая внимания на ее состояние.

– Ага. Ага. Подними-ка руки. Повернись спиной. Обратно повернись. Хм, интересно...

– Что интересно?

– Потом узнаешь. Слушай, голубушка, ты всегда была такой тощей?

– Ну... не всегда. В последнее время немножко похудела.

– Ничего себе, похудела! Прямо узник Освенцима. Скажи честно, ты ничего не ешь, что ли?

– Да почти ничего, – призналась Лека. – Не хочется что- то.

– Анорексия называется такое дело, – резюмировал Демид. – Истощение. Еще немного, и по воздуху летать будешь. Ну ладно, это мы поправим – откормим тебя до приятных форм. А что за шрам на руке? Вены резала?

– Нет, это так... Дурняк надо было быстро снять, вот я бритвой и резанула. Когда кровь увидишь, это быстро отрезвляет, в себя приходишь. Проверено.

– Век живи, век учись, – философски заметил Дик. – Сколько нового я от тебя узнал, детка, хоть книжку пиши. Don't try suicide, nobody give a damn, – неожиданно пропел он строчку из песни 'Куин'. – А ну-ка, переведи, что я там такое напел?

– 'Не пытайся покончить с собой, всем на это наплевать', – перевела Лека и поразилась – неужели она не забыла еще английский окончательно и бесповоротно? Все-таки что-то с ней здесь происходило, пустая голова потихоньку заполнялась обрывками мыслей, какими-то забытыми кусочками из давно прочитанных книг. Мозги, отвыкшие переваривать информацию, казалось, со скрипом приходили в движение.

– Неплохо, неплохо, – пробормотал Дик. – 'Ай-кью'* [IQ' – интеллектуальный коэффициент (англ.)] в зачаточном состоянии присутствует.

Потом начался сплошной дурдом. Дик вооружился толстым фломастером и разрисовал Леку с головы до ног кривыми розовыми линиями, соединяя родинки на ее теле при помощи самодельного картонного лекала. Он вдохновенно трудился минут десять, и, наконец, с удовлетворением откинулся в кресле – как художник, разглядывающий свое произведение. Лека глянула на себя в зеркало. Выглядела она как индеец на тропе войны – странный, какой-то ацтекский узор покрывал ее кожу. Что-то было в нем мистическое. Расположение линий нельзя было назвать ни декоративным, ни даже правильным. И все же в этих изгибах наблюдалась определенная гармония, и если бы Леку спросили, какой человек способен нарисовать такой узор, она бы сказала: хороший.

Вы читаете Бессмертный
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату