сварил его в кипятке. Расстраивался Лю от таких речей, и никак не хотел он идти к гадателям или к магу – фэнь-ши, что был славен в их окрестностях. Решил Лю, что разгневал он Цзао-вана – бога очага, которого при жизни всегда почитал его отец. Написал он на красной бумаге иероглифы, поставил четыре свечи и принес ему в дар еду изысканную, надеясь, что вскоре все успокоится само по себе.
И со здоровьем у Лю Дэаня стали твориться непорядки. То горячка подступала к нему, то желчь черная разливалась по сердцу, впадал он временами в тоску и начинал телом сохнуть. Хоть сам Лю и был доктором, но не мог он правильно определить свою болезнь и подобрать себе необходимое снадобье. И так жил он в печали и выглядеть стал испуганно, как воробей, на которого напал коршун.
И в любовных делах начались у него неудачи. Хотя любил он свою Цзянь не меньше прежнего, обнаружил Лю, что копье его уже не поднимается призывно в преддверии сражения. Иссякли грозовые облака, не орошал более дождик высохшие поляны. Что только не делала Цзянь-Пятнышко! И притирания доставала пряные, и прозрачный рог носорога сыпала в питье Дэаня. Но нефритовый пестик спал в своем ложе, не желая пробуждаться. Жалко было девушке Дэаня, но сам он, похоже, не больно жалел об этом, и смотрел на Цзянь все холоднее. Все реже становились их встречи.
Кроме того, богатство молодого доктора, оставшееся ему от отца и приумноженное им самим, начало утекать от него, как рис через дырявое решето. Все реже вызывали его к больным. Весь уезд судачил: как же может доктор лечить больных, если себя привести во здравие не может? Не иначе, лежит на нем печать злой судьбы. И старый толстый лекарь Чжоу Фань, шарлатан и неуч, довольно потирал руки, видя, как люди выбирают его, только бы не идти к молодому Лю.
А уж коли беда пожаловала в дом – жди всех демонов себе в гости. Сменился в уезде правитель, и не поладили они с доктором Лю. Уж всем был ладен господин Лю, да видно, слишком хорош для Хуа Гун-сю, нового правителя. Тот-то всем известен был как развратник, мздоимец и самодур, каких свет не видывал. У такого лиходея молодой Дэань со своей добродетелью был как бельмо в глазу. Недаром сказано про таких правителей:
Измучил местный правитель Лю Дэаня своими придирками, не давал он ему покоя ни днем ни ночью.
Так и жил Лю Дэань все хуже и хуже. А хуже-то, казалось, и некуда. Растерял он все свое богатство, и любовь потерял, и друзья от него отвернулись. Растолстел он, все чаще замутнял свой разум дешевым рисовым вином, выпивая его порою чуть ли не по чайнику* [Рисовое вино пьют в Китае подогретым, из кувшинов, изготовленных на манер чайника.]. И люди уже не говорили про него: «Вон идет наш молодой доктор с золотым сердцем». Что ж, как говорится: век учись – дураком помрешь! С вином связался – ум потерял!
И во всем винил он врагов своих – старого лекаря Чжоу Фаня и молодого правителя Хуа Гун-сю. Да только не зря сказано: ищи врага своего в самом себе и спасителя своего в самом себе.
Раз добирался Лю к себе домой. Было уже довольно поздно, вторая ночная стража только сменилась. Лю шел из портового кабачка, где пропьянствовал полдня, за бесценок продав хозяину, косоглазому Чжу Второму, один из отцовских трактатов. Он шел через лесок, что тянется вдоль реки, и изрядно заплутал в темноте. Вдруг догоняет его троица оборванцев, вида весьма мерзкого, в потрепанных халатах и даже без головных повязок. И требуют у Лю, чтобы отдал он им все свои деньги, иначе побьют его насмерть. Лю пошарил в своем мешочке, но там завалялись только два жалких фыня. Сел Лю на землю и горько заплакал. «Убейте меня, – говорит. – Наверное, я того заслужил, раз так не любит меня Небо. Было у меня все – все я и потерял, если даже ворам не могу дать больше двух медяков». Головорезы решили, что он издевается над ними, и начали бить его палками, да так, что дух его едва не покинул тело. На счастье, мимо проходил странствующий монах-даос, он и заступился за бедного Лю. «А ну-ка, – вскричал он, – нечестивцы, перестаньте лупцевать этого человека, ведь он ничем перед вами не виноват!» – «Ах ты, дурень, – засмеялись бродяги. – Колпак на тебе рваный да овчина вонючая, сам только горной росой питаешься, а туда же – нам поперек дороги становиться! Иди себе да помалкивай!» На что монах ответствовал: «Небесное Дао не борется, но умеет побеждать. Слабый одолевает сильного, мягкое преодолеет твердое. Четыре ляна одолевают тысячу цзиней – в этом и состоит подлинное кулачное искусство, жалкие неучи!» Разбойники пытались напасть на него, да только он шутя вырвал у них из рук палки и надавал всем троим таких тумаков, что едва они унесли ноги. Помог монах подняться Лю и обратился к нему с почтением. «Как же, – говорит, – вы, всеми уважаемый доктор, позволили впасть себе в такое состояние?» Лю удивился, что даос знает его, но тот рассказал, что давно наблюдает за бедами господина Лю, но только не решался предложить ему свою помощь. «Ибо знаю я, – сказал монах, – что вы – ревностный конфуцианец и не больно-то жалуете нас, следующих учению Дао Дэ* [Даосизм (Учение Дао, Дао Дэ Цзя) – национальная религия Китая, ведущая происхождение, как и конфуцианство, из древнекитайской религии. Дао («Путь») – это абсолют, естественное первоначало, дающее движение всему сущему и породившее весь мир. Даосизм – сложная система, опирающаяся на веру в богов и духов, обитающих на Небе во главе с Нефритовым Императором, а также в воздухе, на земле, в воде, в горах и т. д. Вся жизнь человека зависит от этих духов, и он может избегать воздействия злых и получать помощь от добрых. Философская основа: человек должен стремиться к самопознанию и покою. Истинный покои наступает при возвращении на путь Дао. Достигнуть этого можно путем слияния с природой, уходом от всего искусственного, прекращением борьбы («недеяние» – «у-вэй»). Теория бессмертия: считалось, что любой человек может достичь бессмертия посредством «выплавления» в своем организме «пилюли бессмертия» сочетанием энергии иц и семени цзинь. Это достигалось особым питанием, системой дыхательно-медитативных комплексов, особой сексуальной техникой, гимнастическими упражнениями (давшими начало внутренним школам У-шу – нэй-цзя). Первой степенью бессмертия овладевали блаженные, не успевшие достичь бессмертия при жизни, но воскресшие после жизни. Они могли посредством магии совершать разнообразные чудеса (как описываемый монах).]. Но поверьте, все ваши беды проистекают лишь из одного – нет в вас «будун-синь» – непоколебимости духа и внутренней гармонии. Сухому тростнику на ветру подобны вы – подуй ветер посильнее, и сломаетесь, в то время как здоровая трава под ветром лишь гнется, но не повреждается. И если вы доверитесь мне, я смогу излечить вас и показать вам истинный Путь. Ибо я – не простой послушник, но один из земных блаженных, достигших великой степени просветления и наполнивших пустоту свою. Познал я этот мир, и любая загадка посильна мне – дайте только срок».
Лю не поверил этому и попросил доказательств. Тогда монах взял свой посох и воткнул его в землю. «Чего вы ищете на этой земле? – спросил он у Лю. – Славы? Богатства? Нет ничего проще достигнуть этого». Он сел на колени и устремил взор свой прозрачный, преисполненный пустоты, вперед себя. Немного времени прошло, как зацвел посох, появились на нем ветви и листья, а на каждой ветке висел слиток серебра – не меньше двух ляней весом. Вскричал Лю от удивления и бросился к дереву чудесному, пытаясь ухватить деньги. Но от ветвей пошел золотой дым, и дерево растаяло, словно и не было его никогда, остался только старый монашеский посох.
Даос засмеялся и говорит: «Алчность ваша чародейство разрушила, ибо добродетель ваша поверхностна. А будь в вас истинное познание жизни, равнодушно отвернулись бы вы от дерева, а оно росло бы и служило вам верно много лет». Лю не то чтобы поверил монаху, но преисполнился к нему уважением. Проводил даос Дэаня домой, и разговаривали они по дороге о здоровье и высшем просветлении, об искусстве и медицине, – и Лю воспрял духом.
Расстались они, и монах обещал вернуться по прошествии двух лун. И обещал Лю монаху начать вновь достойную жизнь, готовя дух свой к очищению. И преисполнен
