– Хорошо. - Я показал глазами на дверь справа. - У тебя есть ключи?
– Да… милостивый государь.
– Открывай замок. Что это?
– Кладовка.
– Хорошо. Полезайте туда. И этих двух своих тащите туда же. Быстро!
– Да, да, конечно! - человечки спешили, волокли в дверь раненых своих товарищей. - Да хранит вас Господь за ваше милосердие…
– Замок!
– Да… - Стражник протянул мне замок, в котором торчал ключ. Я схватил его за грудки и подтянул ближе к себе. Он зажмурился от ужаса.
– Там много еще стражников?
– Еще четверо. Но они в другом крыле крепости. Они сюда не должны прийти. И еще стража у выхода - два человека. У них есть мечи и щиты.
– Где допрашивают иллюминатов?
– Это недалеко, пятьдесят шагов отсюда…
– Там есть кто-нибудь? Кто может быть моим соперником? Настоящим соперником?
– Только Альваро. Это один из палачей. Он невероятно сильный, он сильнее быка. Он не такой высокий, как вы, но он сильнее вас. Никто не может ему противостоять. Он убивает одной рукой.
– Спасибо. - Я зашвырнул стражника в кладовку и защелкнул замок.
Пока все шло гладко. Но, судя по всему, мне предстояла встреча еще с одним быком.
Vamos a ver, Miguel. Vamos a ver!. [Увидим, Мигель. Увидим
6
Комнаты для допросов оказались за углом, недалеко от места нашего необычайного сражения, прославленного бы в веках, будь оно известно широким массам бродячего рыцарства. Я надеялся, что никто не слышал звуков этого сражения. А то, пожалуй, мне не поздоровилось бы, несмотря на мои доблесть и неустрашимость, покрывшие меня неувядаемой славой с ног до головы. Теперь мне нужно было уповать более на внезапность и военную хитрость, чем на отважный и открытый кавалерийский наскок.
Так думал я и сам удивлялся изящности и высокому полету своих мыслей, достойных пера самого Антоньо де Торкемады, написавшего, как известно всякому просвещенному читателю, «Повествование о непобедимом рыцаре Оливанте Лаврском, принце Македонском, ставшем, благодаря чудесным своим подвигам, императором константинопольским» [Речь идет об одном из напыщенных рыцарских романов (1564 г.), которые высмеивает Сервантес в «Дон Кихоте».]. Однако же парение духа моего было прервано тем, что заглянул я с великою ос-торожностию в глазок, имевшийся в толстой дубовой двери камеры допросов, и обнаружил, что в комнате оной нечестивые инквизиторы пытают высокоблагородного дона Фернандо де ла Круса…
Все, я достиг конечной цели своего путешествия. Теперь остались мелочи: вломиться в комнату, подраться с тремя бритыми доминиканцами, одним горбатым секретарем и одним палачом. Надавать им всем достойных тумаков, освободить, выказывая знаки почтения, благородного дона, вывести его из этих казематов, посадить рядом с собой на белого коня и унестись в заоблачные дали. К черту на рога.
Я оторвал глаз от двери и пошел дальше.
– Подожди, что ты делаешь?! - тут же услышал я встревоженный шепот мага у самого уха. - Дон Фернандо здесь, в этой камере. Ты что, не видел его?
– Видел.
– Освободи его! Немедленно! На то есть воля Божья!
– Отвяжитесь, сеньор Балмаседа.
Рибас де Балмаседа продолжал что-то бормотать мне в ухо, а я упрямо шел вперед. Он сам был виноват. Лично надо присутствовать при таких событиях! Хитро придумал - сидит где- то там, в безопасном месте, командует по своему магическому радио, а я должен подставлять задницу. Пошел к дьяволу!
Во вторую дверь я заглядывать не стал. Я и так знал, что там допрашивают Катерину де Ортегу, иллюминатку. Это было, конечно, неблагородно с моей стороны - не заступиться за женщину. Но я предполагал, что с ней не сделают ничего ужасного, поскольку она не отрицала вины своей и вела себя покаянно. А я знал, что могу спасти только одного человека. И я уже сделал свой выбор.
Я хотел помочь тому, кому уже никто не мог помочь, кроме меня. Кого, вероятнее всего, ждал костер, потому что он плюнул в лицо своим мучителям.
Третья дверь была слегка приоткрыта. Я устроил перевязь для кинжалов поудобнее, взял в каждую руку по ножу и шагнул вперед.
Похоже, здесь была временная передышка, связанная с тем, что пытаемый в очередной раз потерял сознание. Один из палачей обливал его из глиняного кувшина водой, второй устраивал поудобнее в горящем очаге свой жуткий инструмент.
Я сделал пять быстрых шагов и оказался у стола с инквизиторами. Они оторопело вытаращились на меня.
– В чем дело?! - завизжал вдруг один из них, тот самый толстяк. - Какое право имеют входить на заседание трибунала всякие простолюдины? Кто допустил этого босяка на audiencia de tormento? Палач, выведи его отсюда! И пусть будет наказан примерно за свою неучтивость! Сто розог ему! Нет, двести!
– Это кто здесь простолюдин? - прошипел я, приставив нож к его жирному горлу. - Ты хоть представляешь, с кем имеешь дело, жирная и неграмотная свинья?
– Если ты не босяк, то, по крайней мере, разбойник! - прохрипел монах. - Брось свой нож, негодяй, иначе костер покажется тебе легким развлечением…
Я уже собирался гордо произнести что-нибудь вроде: «Я - благородный дон Мигель Гомес де Ремьендо, сын Хуана I Нижегородского, лиценциат, магистр теологии, странствующий кабальеро», - но взглянул на свою одежду и осекся. Холщовые рубаха и штаны, веревочные сандалии… Люди благородного сословия так не одеваются.
– Неважно. - Я слегка уколол толстяка острием в шею, и он взвизгнул. - Да, я и вправду разбойник, о благородстве имею очень смутное представление. Во всяком случае, я не настолько благороден, чтобы пытать огнем и веревками ни в чем не повинных людей! Я просто и неблагородно перерезаю глотки тем людям, которые мне мешают, особенно жирным доминиканским монахам, лживым шакалам, алчным прислужникам Папы и Дьявола! А поэтому советую всем вам не совершать никаких движений без моего приказа. Очень советую. И если вы будете плохо себя вести…
Наверное, я произносил слишком длинную и выспреннюю речь. Короче надо было: «Лечь мордами в пол, руки на затылок и не дышать!!!» Потому что я не слишком испугал их. Один из палачей опомнился. Он выхватил из чана свои двурогие вилы с раскаленным докрасна наконечником и метнул их в меня. Он сделал это на редкость быстро, его мастерству можно было позавидовать. К тому же он учел мою ошибку. Я держал правой рукой нож у горла инквизитора, свободна была только левая моя рука.
И все же я успел. Метнул в него нож левой рукой и схватил этой же рукой летящий на меня двузубец. Я хорошо умею ловить предметы на лету. Потому что я - жонглер.
Лучше бы я этого не делал. Лучше бы я уклонился, пусть даже свалился бы
