был сделан привал. Напоив, пленников отвели в искусно замаскированную пещеру, где и оставили, завалив тяжелыми камнями вход.
– Без особых затей, но надежно, – прокомментировал вслух Баурджин. – Попробуй выберись, никаких сил не хватит.
– Думаю, они к тому же оставили где-нибудь часового.
– Конечно, оставили, Гамильдэ! А как же?!
– Разбойница… Красивая! Очень! Такую б жену! – Жарлдыргвырлынгийн, а попросту – Жорж, молча привалился спиной к стене пещеры и закрыл глаза.
– Правильно, – одобрительно кивнул нойон. – Лучше поспи, чем говорить такие речи. Ишь, жены- разбойницы захотелось… Поспим. Восстановим силы, кто знает, может быть, они нам очень скоро понадобятся. Кстати, тут и подстилка имеется. Курорт!
– Что? – шепотом спросил Сухэ у Гамильдэ-Ичена.
– Не знаю, – покосившись на Баурджина, так же, шепотом, отозвался юноша. – Нойон много непонятных слов знает.
– А!
Баурджин прикрыл глаза и задумался, пытаясь подвести некоторые итоги. Убитых погонщиков было, конечно, жаль, но не они были главной потерей. Повозки с товарами! Без них выдавать себя за торговцев не имело смысла. А тогда – за кого? За тех же торговцев, только ограбленных? Поверят ли? Попросят доказательств, а кто их пленникам даст? Разве что Дикая Оэлун выпишет справку: так, мол, и так дана таким-то сяким-то в том, что они честные торговцы, ограбленные вверенным мне бандподразделением. Баурджин усмехнулся. Интересно, долго их здесь будут держать? Впрочем, нет – вопрос поставлен неверно, прямо сказать – тактически и стратегически безграмотно. Каким образом отсюда поскорей смыться – вот какие задачи сейчас ставить надо!
– Гамильдэ!
– Да, нойон?
– Подползи ящеркой к камешкам, полежи, послушай… Только осторожно.
Гамильдэ-Ичен зашуршал соломой. Затих.
Баурджин ненадолго задремал, настолько чутко, что прекрасно слышал каждый, даже самый тихий, шорох. Услыхал и когда подполз Гамильдэ-Ичен, открыл глаза:
– Ну?
– Их там двое, нойон.
– С чего так решил?
– Слышал, как разговаривали. О чем – не знаю, ветер.
– Где они?
– Шагах в десяти от камней, под лиственницей. Там, из-за камней, видно.
– Видно, говоришь? – Баурджин встрепенулся, прогоняя остатки сна. – Ну, пойдем, взглянем.
Они осторожно подобрались к заваленному камнями входу. Как и сказал Гамильдэ-Ичен, камни были уложены неплотно, сквозь узкие щели прекрасно просматривалась небольшая полянка перед пещерой, кусты можжевельника, папоротники, лиственница. Ага, вот они, субчики! Валяются, как колхозники после подсчета трудодней.
В папоротниках, под лиственницей, прислонившись к широкому стволу, в непринужденных позах расположились охранники – двое молодых парней в поношенных летних тэрлэках и узких шерстяных штанах. Босые, но с копьями и саадаками. Так просто не вылезешь – изрешетят стрелами.
– Ну, посиди еще. – Баурджин похлопал юношу по плечу. – А я пройдусь посмотрю – что тут за пещера?
– Ничего хорошего, – шепотом отозвался Гамильдэ-Ичен. – Я уже проверял.
Парень оказался прав – пещера имела в длину всего пятнадцать с половиной шагов при ширине десять. Баурджин, правда, попытался копнуть рукой стену – напрасные хлопоты. Гранит, однако, или какой-то другой твердый минерал.
– Вот, правильно, нойон! – встрепенулся проснувшийся Сухэ. – Надо копать!
Да, тебя только тут не хватало, парень. Как там пословица-то про молчащего дурака? Промолчит – сойдет и за умного?
Баурджин обернулся:
– Копать? А ты что, метростроевец?
– Кто, нойон?
– Проехали… Так всю сопку можно прокопать, никакого толку не будет. Расскажи-ка лучше, о чем это вы с нашим гостем ночью беседовали?
– С каким гостем? – Парнишка вздрогнул. – А, с Барсэлуком. Хороший парень. Все меня про Темучина расспрашивал – хочет к нему податься. Я и рассказал, почему б не рассказать хорошему человеку?
– Действительно, – нойон сплюнул, – почему? Ладно, не мешай пока… Чапай думать будет!
– Чего?
Баурджин раздраженно отмахнулся.
Лежал – сыровато, правда, и жестко – думал. Днем, похоже, ничего не получится, а вот ночью… Интересно, на оправку выводить будут или прямо тут? Хорошо б, выводили…
– Сухэ!
– Да, нойон!
– Иди к выходу, попросись по большому делу!
Алтансух вскочил с неожиданным усердием – видать, давненько парню хотелось. К удивлению Баурджина, стражи его просьбе вняли, хотя и не сразу – немало пришлось покричать. Поднялись, поднатужившись, отворотили каменюку… ага, использовали в качестве рычага еловый ствол. Ясно…
– Ну, как?
Вернувшийся с оправки, Сухэ прямо-таки излучал довольство:
– Ух, хорошо! Теперь можно и дальше посидеть.
– Да я не о том. Как там все происходило-то?
– Да за лиственницей, на полянке. Один за пещерой следил, другой – за мной – с натянутым луком!
– С натянутым луком? – Баурджин присвистнул. – Однако. А что там за местность кругом?
– Да обычная – сопки, кусты, лес – сами ведь видели.
И впрямь, видели…
Баурджин долго размышлял, советовался с Гамильдэ-Иченом, и, наконец, ближе к вечеру план побега был, в общих чертах, готов. Сначала, как стемнеет, должен был попроситься на оправку самый ловкий – Гамильдэ-Ичен. Идти, считая до десяти, и – на счет «десять» – броситься на своего конвоира. Именно на счет «десять» – ни раньше, ни позже. Одновременно – тоже на «десять» самый сильный – Жорж – должен был вытолкнуть наружу один из входных камней. Главное – успеть всем разом, ну а дальше – дело техники.
– Справишься, Жарлдыргвырлынгийн?
– Конечно! – усмехнулся Жорж. И поблагодарил: – Спасибо, нойон.
– Спасибо? За что?
– Ты первый князь, правильно произнесший мое имя. Мне приятно.
– Хорошее у тебя имя, Жарлдыргвырлынгийн. Красивое!
Если б не было так темно, то был бы хорошо видно, как погонщик покраснел от удовольствия.
А Баурджин мысленно похвалил себя – не зря по вечерам тренировался, произносил про себя трудное имечко. Улыбнулся:
– Ну, парни, никак стемнело. Пора!
Гамильдэ-Ичен подбежал к выходу:
– Эй, эй, откройте. Приспичило!
Никакого эффекта!
– Эй! Оглохли, что ли!
Гамильдэ-Ичен с силой шевельнул камень.
