– Спокойно, Гамильдэ, – заворотив лошадь, нойон приподнялся в седле. – Кажется, это какой-то одинокий всадник. Попутчик… Может, даже знакомый…
Из-за кряжа показалась белая лошадь, и Баурджин чуть было не присвистнул, узнав всадника… точнее – всадницу. Черноволосая девчонка в приталенном, по-мужски подпоясанном дээли из ярко-голубой ткани с белою оторочкою. Подобный наряд был и на Баурджине. Специально, что ль, так оделась? Гуайчиль… Ее только тут и не хватало! Хоть бы не сказала – возьми меня с собой!
– Подожди, Баурджин-гуай!
Подъехав ближе, девушка спрыгнула с лошади и, подбежав к нойону, протянула ему небольшой замшевый мешок:
– Вот… Я тут кое-что собрала. В дорогу. Пожалуйста, возьми!
Смущенно крякнув, Баурджин принял подарок:
– Спасибо тебе, Гуайчиль.
– Я буду ждать тебя, Баурджин-гуай!
Баурджин поспешно отвернулся – ему было жаль девушку. И тем не менее нужно было ехать. А девчонка… В конце концов он ее не выпрашивал – сама навязалась.
– Прощай, Гуайчиль!
– Прощай… Пусть помогут вам боги.
И все ж таки на душе стало как-то нехорошо, скверно. Словно бы, упав в лужу, нахлебался грязи.
– Забавная какая девчонка, – проводив глазами всадницу, с улыбкой произнес Гамильдэ-Ичен. – Красивая! Интересно, что там, в мешке?
– А вот сейчас и посмотрим. – Баурджин быстро развязал тесемки. – Наверное, какая-нибудь еда…
Еда в мешке точно была: сухое молоко, творог, вяленые полоски мяса – борц, соленые шарики сушеной брынзы. А еще – стальные наконечники для стрел, запасные тетивы к луку, даже точильный брусок!
Гамильдэ-Ичен и Сухэ переглянулись:
– Молодец, девчонка! Это кто ж такая?
– Так, – уклончиво отозвался нойон. – Одна знакомая… Что тут еще? Хадак, какая-то нитка…
– Нитка?!
– И кажется, клей…
– Клей?! – Гамильдэ-Ичен громок захохотал. – Ай да девка! Да здесь у тебя полный свадебный набор, нойон! Клей – для «склеивания» жениха и невесты, красная шелковая нить – для связывания душ молодых, ну и хадак – пожелание счастливой свадьбы. Велико ли приданое дают за девчонкой, а, Баурджин-нойон?
Сухэ тоже засмеялся.
– Смейтесь, смейтесь, болтливые сойки, – отмахнулся от парней Баурджин. – Только помните пословицу: «Лучше меньше слов, да больше скота!»
– А еще такая пословица есть: «Лучше уж говорить, чем ничего не делать!»
Так, пересмеиваясь, и поехали дальше, пока впереди не показалась высокая вершина с одиноко стоящей корявой сосною.
– Хорошо бы туда забраться, – нойон задумчиво почесал подбородок, – думаю, с этой горушки открывается замечательный вид.
– А что нам до видов? – изумился Сухэ. – Добраться бы скорей хоть куда-нибудь.
Баурджин хмыкнул: вот уж действительно – промолчит дурак, так, может, сойдет за умного. А уж если не молчит…
– Мы просто осмотрим всю местность, – объяснил парню Гамильдэ-Ичен. – Прикинем, где чьи кочевья, где пастбища, дороги, тропы. С такой высоченной горы далеко видать!
Сухэ тяжко вздохнул:
– Сначала надо еще туда взобраться.
Гамильдэ-Ичен кивнул в сторону:
– А вот, кажется, туда тропинка. Или – вон та. Да, наверное, та, она и пошире, видать, ей частенько пользуются.
Сказать по правде, Баурджину не внушала особого доверия ни одна из двух троп, ответвлявшихся от основной дорожки к сопке с корявой сосною. Какая из них приведет к вершине? И – не таится ли там, в глуши, какой-нибудь хищный зверь, или, того хуже – не укрываются ли в чаще недобрые люди?
Сейчас приходилось полагаться лишь на свои чувства, Гамильдэ-Ичен и Сухэ родились и выросли в степях и тайги откровенно побаивались.
– Здесь все не так, – словно продолжая мысли нойона, негромко протянул Сухэ. – И ветер не такой, как в степи, и звуки, и запахи… Вот, слышите – хрустнула ветка? Кто это? Человек или зверь? Не знаете? И я не знаю…
– Может, просто обломился сучок? – предположил Гамильдэ-Ичен. – Что гадать? Надо ехать.
– Уж тогда давайте поедем по ближней. – Сухэ потрепал по гриве коня. – Какая нам разница – по какой?
Баурджин задумчиво кивнул, глядя, как порывы налетевшего ветра раскачивают вершины деревьев. Деревья, деревья, деревья… Рвущиеся к небу лиственницы, могучие кедры, корявые сосны на вершинах гор, а в урочищах – темные угрюмые ели. Лишь кое-где на пологих склонах зеленели тополя и березки. А в остальном все вокруг – непролазно, непроглядно, угрюмо. Прямо какое-то Берендеево царство! Чаща! Южная зона тайги. Целое лесное море. Даже у самого нойона бегали мурашки по коже, что уж говорить о степняках – Сухэ с Гамильдэ-Иченом. Лес был для них чужим местом, полным неизведанных опасностей и страшных колдовских тайн.
Вот все разом вздрогнули: где-то впереди (или сбоку) захрустели кусты.
– Косуля… – прислушиваясь, шепотом произнес Гамильдэ-Ичен.
Баурджин хохотнул:
– Тогда уж, скорее – олень. Ладно, охотиться сейчас некогда, едем.
– Да мы и не собирались…
Трое всадников свернули на узкую тропку, и кроны высоких лиственниц сомкнулись над ними, закрывая небо. Сразу сделалось темно, неуютно, страшно. Казалось, сотни враждебных глаз смотрят на тебя из густого подлеска, и вот-вот, вот сейчас кто-нибудь бросится на спину с рычанием, вонзит клыки… Или проще, прилетит стрела…
– Смотрите! – едущий впереди Гамильдэ-Ичен резко придержал коня. – Вон там, впереди!
– Что? Что? – заволновался Сухэ. – Что такое?
– Вон, на ветках.
Баурджин всмотрелся вперед – на раскидистых ветвях какого-то дерева висели черные шелковые полоски.
– Черный цвет… – встревоженно прошептал Гамильдэ-Ичен. – Цвет мрака, коварства, несчастья. Видно, здесь живет какой-то злой духа. Нехорошее, гнусное место! Давайте лучше вернемся!
Лет пять назад Баурджин, скорее всего, просто высмеял бы подобные детские суеверия – «поповские антинаучные сказки», однако за последнее время он привык доверять своим чувствам, а они прямо-таки требовали держаться подальше от этого места. В конце концов, есть и вторая тропа, не так далеко они и отъехали.
– Поворачиваем, – махнув рукой, распорядился нойон.
Парни облегченно перевели дух, выбираясь назад со всей возможною скоростью. Впереди показался просвет, заголубело небо, вот она – дорожка…
Другая, дальняя тропка оказалась заметно лучше той, «злобной». Во-первых, не такая крутая, во- вторых – не такая темная, поскольку была куда шире.
– Ой, и тут! – изумленно воскликнул Сухэ.
Да, и здесь, за изгибом тропы, на кустах можжевельника светились в солнечных лучах узкие шелковые ленточки приятного ярко-голубого цвета, цвета верности и спокойствия.
– Ну, вот, – взглянув на ленточки, удовлетворенно кивнул Гамильдэ-Ичен. – Я ведь сразу говорил – надо именно здесь ехать!
Баурджин усмехнулся, поскольку точно помнил, что ничего подобного парень не утверждал, а как и все,
