Паренек – чумазый босоногий оборвыш – ловко поймал бродившую у гэров лошадь и, вцепившись в гриву, быстро унесся прочь.
Баурджин посмотрел на десятника:
– Ну а мы пока чего-нибудь вам расскажем, Эттэнгэй-гуай, если ты, правда, не возражаешь?
– Не возражает, не возражает, – закричали собравшиеся. – Эй, дуучи, спой нам, про что обещал. Или – про северных людоедов. Чтоб страшно было до жути!
– Спеть – это к ним, – нойон небрежно кивнул на своих связанных спутников, – а я вам не какой-нибудь там нищий певец, я – артист разговорного жанра, сказитель!
– Так рассказывай же, улигерчи! Надоело ждать!
– Ну, уж это как ваш участковый решит. – Баурджин оглянулся на десятника.
– А, рассказывайте! – почесав голову, махнул рукой тот. – Все равно ждать. Только учтите – руки мы вам не развяжем.
– А как же играть?
– Не знаю, – усмехнулся воин. – Придумайте что-нибудь, на то вы и улигерчи-дуумчи.
– Что ж, делать нечего, – нойон посмотрел на парней. – Сейчас я начну сказание, а как притопну ногой, повторяйте хором последнее слово. Все поняли?
– Поняли. Повторим.
– Ну, что ж… Как говорится – с Богом!
Плохо было то, что убойная поэма Некрасова «Мороз, Красный нос» в данных конкретных условиях ну никак не годилась – обещано-то было нечто другое. А что – другое? Баурджин-Дубов долго не думал, взяв в качестве литературной основы выступления людоедку Эллочку Щукину из «Двенадцати стульев».
– В одном дальнем кочевье жила-была баба!
Нойон притопнул.
– Баба!!! – на два голоса в унисон выкрикнули Гамильдэ-Ичен и Сухэ.
– Не доила она коров…
– Коров!!!
– Не делала сыр долгими зимними вечерами…
– Вечерами!!!
– И даже овечью шерсть не пряла!
– Не пряла!!!
– Вот сучка! – возмущенно выкрикнул какой-то седобородый дед. – На кой ляд такая баба?
– Тихо ты, Харгимгийн, не мешай! Тебе-то уж точно уже никакой не надо!
Старик притих, и ободренный первым успехом нойон продолжил сказание дальше:
– А все сидела, да смотрелась в медное зеркало!
– Зеркало!!!
– Любовалась собою.
– Собою!!!
– И все завидовала жене хана.
– Хана!!!
– Ханша пошьет тэрлэк из шелка…
– Шелка!!!
– И она – из простого сукна.
– Сукна!!!
– А бедный муж ее, простой арат, с утра до ночи работал!
– Работал!!!
– Пас на дальних пастбищах скот.
– Скот!!!
– А жена его упрекала – нет у меня расписного тэрлэка…
– Тэрлэка!!!
– Ожерелья жемчужного нет у меня.
– У меня!!!
– Плохой ты муж, парень!
– Парень!!!
Вдруг послушался топот копыт. Все повернулись и посмотрели в сторону быстро приближавшихся всадников. Первый испуг быстро сменился радостью.
– Хэй-гэй, наши! Вождь с шаманом скачут и пастухи. Эх, не дали дослушать…
Десятник Эттэнгэ приосанился и выехал на середину площади, к «артистам».
– У спрятанного настила задержаны трое подозрительных. Говорят, что сказители-музыканты.
– Музыкаты? – Старейшина, сморщенный смешной старичок с седыми прядями волос, выбивающимися из-под войлочной шапки, обрадованно уставился на задержанных. – Вот так послали боги! Как раз вовремя – случка прошла удачно!
– Случка прошла удачно! Удачно… удачно… – радостно зашептали в толпе.
– Да, удачно! – подбоченясь, еще раз подтвердил старейшина. – Посему – сегодня вечером объявляю праздник. Верно, Голубой Дракон?
Тот, кого он назвал Голубым Драконом, смотрелся куда импозантней, да и вообще, выглядел, пожалуй, внушительнее всех. Смуглое горделивое лицо с орлиным носом, упрямо выпяченный подбородок, брови вразлет, длинные волосы, черные как смоль. Сам мускулистый, поджарый. Красавец мужчина, что и говорить. Этакий индеец. Глаза ничуть не узкие – большие, темные, внимательные, а вместо шапки – зубастый череп птеродактиля, выкрашенный голубой краской. Ну, правильно – Голубой Дракон. Голубой – цвет вечности, верности и спокойствия. Странный цвет для шамана, колдуну бы больше пошел черный. Это ведь шаман, кто же еще-то? В такой-то шапке! Да и на шее – ожерелье из змеиных голов. Красивое… видать, этот шаман большой модник… и разбиватель женских сердец, право слово, ишь как посматривают на него местные молодайки! Словно кошки на сметану.
– О, великий вождь Корконжи, – спешившись, шаман подошел к старейшине. – Позволь сказать слово?
Старейшина махнул рукой:
– Говори, Гырынчак-гуай. Всегда рад тебя слушать.
– Эти люди… – шаман обвел пленников подозрительным взглядом. – Они называют себя сказителями? Что ж, может быть, это и так. Но, разве сказитель не может быть разбойником или чьим-нибудь соглядатаем?
Баурджин поморщился – шаману нельзя было отказать в логике.
– И что ты предлагаешь, Гырынчак? Отменить праздник?
– Зачем? – Голубой Дракон исподлобья взглянул на притихших обитателей кочевья. – У вас будет сегодня праздник, люди! Раз его обещал великий вождь Корконжи, да хранят его боги. Только сперва пусть зубы дракона, – он торжественно дотронулся до «драконьего» черепа, – скажут нам – кто эти люди на самом деле? Эттэнгэ-гуай, пусть они по очереди войдут в гэр вождя. Сначала – этот. – Палец шамана уперся в грудь Баурджина. – И не забудьте принести хворост для священных костров.
Глава 8
Красные повязки Голубой Дракон
Кого можно победить,
Того и победили…
Черный смолистый дым от священных костров, разложенных перед гэром старейшины, поднимался высоко в небо. Двое молодых парней – помощники шамана – с разрисованными обнаженными торсами, гремя погремушками, громко выкрикивали заклинания – прогоняли черные замыслы чужаков.
Девять раз Баурджин обошел каждый из костров, затем был тщательно обкурен головешками и уже после этого наконец-то допущен в гэр. Войдя, поклонился:
– Мир вашему дому!
