все возы рогожками затянуты и под охраной были.
– И большая охрана? – тут же переспросил приказчик.
– Большая, добрая, такая, как и здесь. Даже пищали и те были. Правда, не очень дорогие, с фитильными замками.
– А ты, я вижу, в огненном бое разбираешься?
– Не то чтобы разбираюсь, а уж это-то вижу.
– А что еще видишь? Смотрю, у тебя книжица… Разрешишь взглянуть?
Митька усмехнулся, протягивая приказчику обгорелого Рабле, коего с вечера таскал с собою, пока Прошка зашивал свой прохудившийся заплечный мешок.
Иван взял в руки книгу, пролистнул…
– Ого! – воскликнул он с нешуточным удивлением. – Латиница. Чья речь?
– Французских немцев.
– И ты… ты ее понимаешь?
Митрий скривился, словно от зубной боли:
– Не, просто так таскаю! Конечно, понимаю. Правда, не все.
– Откуда у тебя эта книга?
– Так… Купец один подарил.
Отрок не стал вдаваться в подробности, слишком уж навязчивым показалось ему поведение приказчика, прилип, можно сказать, как репей.
– Ты волком-то не смотри, вьюнош. – Ушлый Иван сразу заметил сменившееся настроение собеседника. – Я ж не просто так спрашиваю, а для твоего же блага. На службу-то ко мне пойдешь?
Митька хмыкнул:
– А куда теперь деться?
– Верно мыслишь! – хохотнул приказчик.
– Только ты еще так и не объяснил, что делать надобно. В чем служба-то состоять будет?
– Уже состоит, Дмитрий! – Иван рассмеялся. – Вот из вопросов и ответов на них и состоит.
Отрок покачал головой:
– Чудно! Только знай: я один, без Прошки…
– Прохор, кажется, молотобоец? – быстро перебил Иванко. – По крайней мере, он именно так говорил.
– Да, молотобоец, – подтвердил Митька. – И еще – добрый кулачный боец. За Большой посад постоянно стоит, супротив наших, введенских.
– Боец, значит? – Приказчик явно обрадовался, даже потер руки. – Славно! А ну-ка, зови его сюда.
– А чего его звать? – Митрий засунул в рот два пальца и, свистнув, махнул рукой. – Эй, Прошка! Давай сюда, дело есть.
Сидевший у костра Прохор как раз жарил на прутиках только что выловленную рыбку – окуней или хариусов. Услыхав зов, закрутил рыжеватой башкой, словно ошпаренный.
– Да не вертись, Проша, – засмеялась сидевшая рядом на еловом лапнике Василиска. – Эвон, с реки Митька зовет.
Прохор поднялся на ноги:
– Ну, пойдем, коли зовет.
– Ну нет! – Во многих вещах Василиска разбиралась куда лучше молотобойца, вот как сейчас. – Не пойду, тебя же зовут – не меня. Да и не один там Митька, с приказчиком этим… – Девушка еле заметно вздохнула. – А ты иди, Проша, иди. Я за рыбкой-то пригляжу – ужо к вашему приходу изжарится. Вон, и Анемподист-инок из лесу выходит, все веселее.
– Ну, смотри сама…
Иванко-приказчик и Митька сидели на камнях на берегу реки, невдалеке от брода. Чуть выше по течению, в небольшом омутке, обозные затеяли купаться, а пониже, у плеса, мыли и поили коней. И вроде, казалось бы, у реки было светло, уж, по крайней мере, светлее, чем в лесу, однако, отойдя от костра, Прошка долго привыкал к нахлынувшей вечерней мгле, синей и неожиданно теплой.
– Пойдешь ко мне на службу, Прохор? – едва юноша подошел, негромко поинтересовался Иван.
– На службу? – Прошка хмыкнул. – А ты кто хоть такой?
– Да говорил же, холмогорского гостя Еремея Хвастова приказчик и компаньон.
– Кто?
– Компаньон – это, Проша, слово такое, – пояснил Митрий. – Означает, что они с купцом дела ведут вместе.
– О, хорошо объяснил, – обрадованно поддакнул приказчик. – Так я вам вот что предлагаю – вы на меня работаете, то есть исполняете разные поручения и прочее, а я за это обеспечиваю вам и Василисе спокойную жизнь в Тихвине. Ну, и плачу.
– Что-что? – не поверил Прохор. – Еще и жалованье платить будешь?
– Конечно, – Иван важно ухмыльнулся. – Да не бойтесь, все на оброк не уйдет, вам и самим достанется. Ну, так как?
Ребята переглянулись.
– Только чтобы Ва…
– Да я ж сказал! Все по добру будет.
– Ну, тогда… – Прошка грянул шапкой о землю. – А, по рукам! Э… Только ежели с кузнецом Платон Акимычем Узкоглазовым сладишь!
– Уж с кузнецом точно сладим, – с улыбкой заверил Иван. – Так как, согласны?
Ударили по рукам, расцеловались, как принято. Никто никого в кабалу не верстал, просто холмогорскому торговому человеку Иванке Леонтьеву нужны были на некоторое время порученцы, хорошо знающие Тихвинский посад и округу. Вот за выполнение разовых поручений он и собирался платить.
– А потом что? – допытывался дотошный Митька. – Снова в введенскую кабалу?
– Потом? – Приказчик хитро прищурился. – А потом видно будет!
Путешествие закончилось благополучно. На следующий день, к вечеру, впереди показались луковичные купола Успенского собора Большого монастыря. Тихвин!
– Ну, добрались, слава Богу, – облегченно перекрестился Прохор.
Митька усмехнулся:
– Не радуйся раньше времени, паря! Еще как здесь все сложится-то.
Торговый тракт незаметно перешел в широкую улицу Большого посада, тянувшуюся до Соборной площади. Оранжевое солнце клонилось к закату. Колокола многочисленных церквей благовестили к вечерне.
– А сегодня ведь твоей заступницы день, сестрица, – посмотрев на Василиску, улыбнулся Митрий. – День святой мученицы Василиски. Соловьев пойдем слушать? – Это отрок спросил просто так, разговора ради – уж конечно, не до соловьев сейчас было, хотя как раз в этот вечер, на Василиску-мученицу, молодежь ходила слушать соловьев – примета такая была: «От Василиски до соловьев близко».
Проехав до Соборной площади, обоз остановился у амбаров, но разгружаться пока не спешили, ждали в очереди к весовой-важне да заплатить мыто. Государев дьяк Мелентий сразу поехал к архимандриту и теперь задерживался: то ли осматривал деревянные монастырские стены, то ли имел с архимандритом долгую беседу. Иванко, кстати, вызвался сопровождать дьяка. Ушлым парнем оказался этот приказчик – вовсюда лез, все высматривал, ну оно и понятно, торговый человек живет с выгоды.
А закат был чудесный, ярко-оранжевый, пламенеющий, отражающийся в слюдяных и стеклянных окнах блистающими сполохами пожара. Густо-голубое небо оставалось светлым, а наступающий вечер – спокойным, тихим и теплым. Пахло сладким клевером и сосновой смолой. В соборной Преображенской церкви и в соседней церкви Флора и Лавра как раз окончилась служба. Народ повалил с вечерни, густо, не торопясь, наслаждаясь закатом и тихим вечерним теплом. Разодетые в расшитые опашни и ферязи, словно бояре, осанисто шествовали по домам именитые тихвинские гости-купцы: Самсоновы, Некрасовы, Остратовы, Корольковы. В окружении жен, чад, домочадцев и слуг, они, словно нож в масле, скользили в
