В сторожевом полку, насколько мог судить Иван, почти безоговорочно поддерживали Федора, полк левой руки, дислоцировавшийся за балкой, юноша решил оставить на завтра, сам же направился к немцам… куда его вообще не пустили – похоже, у наемников, в отличие от всего лагеря, царил твердый порядок. Между тем уже начинало темнеть, а оставлять немцев на следующий день не хотелось.
Походив между постами, Иван вдруг услыхал за кустами явственный женский смех. Насторожился, а затем и зашагал в ту сторону, увидав целый обоз из нескольких крытых сукном и рогожей телег-кибиток. Маркитанты! Торговцы, скупщики добычи, развлекатели… ну и, само собой, гулящие девки – как же без них-то? А ведь немцы-то наверняка сюда ходят… и не только немцы. Вот и узнать у девок, про что тут они судачат. Кого хвалят, кого ругают? Лишь бы не схватили, за шпиона приняв, да не вздернули тут же – у немцев это быстро. Ну, помоги, Пресвятая Богородица Тихвинская!
Перекрестившись, Иван решительно шагнул к костру, вокруг которого сидели разбитные девицы:
– Вечер добрый, девы!
– Ой, какой красавчик! Гарпя, никак к тебе! Это и есть тот самый русский, которым ты так хвастала? Ничего не скажешь, хорош. Может, поделишься?
Все это было сказано по-немецки и частью по-польски с изрядной примесью мадьярской речи, так что Иван ни черта не понял, но тем не менее не перестал улыбаться:
– По-русски тут кто-нибудь говорит?
– О, да, да, розумем трошки. Гарпя, эй, Гарпя!
– Кой черт вы орете, дуры? Мой русский только что ушел.
– О, так этот парень не твой?
– Какой еще парень? Ах, этот… Конечно же, мой. Не вздумайте к нему лезть, пожалеете!
– Да мы ж ведь помним уговор!
– Вот и я его всегда соблюдаю… Прошу пана! – выскочившая откуда-то из кибитки девчонка лет шестнадцати ухватила Ивана за руку. – Зараз идем, пан. Скорее, скорее…
Ошеломленный неожиданным натиском, юноша не упирался, живо оказавшись внутри просторной кибитки, тускло освещенной зеленоватым пламенем масляной лампы.
– Как звать тебя?
– Иван.
– Я – Гарпя. – Девчонка откинула назад длинные темные волосы и, притянув парня за шею, с жаром впилась в губы. Потом откинулась, улыбнулась. – Ты ничего, красивый. Раздевайся!
Сама же быстро стянула юбку, оставшись в белой короткой рубашке с большим разрезом.
– Может, для начала поговорим? – усмехнулся Иван.
Гарпя сверкнула очами:
– Разговоры потом. Сначала – деньги. Десять копеек.
– У меня только пять.
– Хорошо. Давай пять.
Проворно убрав деньги, Гарпя скинула рубашку и уперлась Ивану в грудь твердыми коричневатыми сосками:
– Возьми же меня, воин… Возьми!
Почувствовав губами соленый вкус поцелуя, Иван привлек к себе трепетное тело девчонки, надо сказать, довольно стройное и упругое. Цепкие девичьи пальцы уже расстегивали кафтан…
– Ох… – выгнувшись, застонала Гарпя. – Ты такой славный… такой…
Потом она откинулась, засмеялась, показав белые зубы. Кивнула назад:
– А полог-то мы не закрыли, да! Сейчас…
Она бросилась к выходу из кибитки, запахнула полог, и в этот момент Иван явственно разглядел на ее спине кровавые, чуть подсохшие полосы, видать, не так давно жрицу продажной любви от души чехвостили плеткой. Юноше внезапно стало жаль девушку, он привлек ее к себе, обнял и, погладив по плечу, спросил:
– Тебя били? Кто?
Гарпя дернулась, красивое бледное лицо ее на миг исказилось:
– Не спрашивай. За все уже заплатили.
– Но ведь, наверное, больно же!
– Зато – хорошие деньги. Очень хорошие, поверь мне. Еще немного потерплю – куплю дом и лавку.
– Ну, если так… А ты откуда сама?
– Слуцкая.
– Никогда не был. Бедно живете?
– Кто как… Католики – побогаче, православные – разно. Дмитрий-царевич обещал помочь.
– Дмитрий? А немцы за него?
– Немцам платил царь Борис. Они все будут верны Федору. Жаль.
– Ты хорошая девушка, Гарпя.
– Спасибо, молодой господин.
– Нет, правда… Интересный у тебя гребешок, – Иван поднял с пола резной гребень с изображением белого медведя – ошкуя. – Давно он у тебя?
– Это не мой, – Гарпя пожала плечами. – Потерял кто-то. Хочешь, возьми себе. Подаришь жене. Ты ведь женат?
Иван не стал врать:
– Помолвлен.
– Вот видишь… Здесь почти все женаты. А мы – походные жены.
– Красивый гребешок… благодарствую.
– Теперь уходи… Нет, постой – еще один поцелуй.
Гарпя вновь поцеловала Ивана, но тут же отпрянула:
– Прощай… У меня еще много… много работы.
Юноша улыбнулся:
– Прощай.
Ночь опускалась на лагерь, темная и непроглядная, в затянутом облаками небе сверкали редкие звезды и, словно их отражения, там и сям горели костры.
«Славный гребешок, – еще раз почему-то подумалось Ивану. – И девушка славная».
Поутру приятели уже составили большую часть списка, получалось, что царя Федора поддерживали полки правой руки и большой полк, главнокомандующий князь Катырев-Ростовский, немцы фон Розена и новгородцы со псковичами. Все или почти все остальные: казаки, мелкопоместное, точнее даже будет сказать, мельчайшепоместное дворянство, дети боярские, вновь прибывшие в подкрепление «даточные и посошные люди», полки южных городов, а также служилые люди из Тотьмы, Устюга, Вычегды – больше склонялись к Дмитрию. Вообще же, заговорщиков было гораздо меньше. Что ж, нужно было выяснить – сколько. Руководствуясь подобными соображениями, парни и покинули свой небольшой шатер. Настроение было прекрасное, – судя по светлому утру, день обещал быть солнечным, славным, до вечера было еще далеко, а задание стряпчего приятели уже почти выполнили. Улыбаясь в душе, Иван, махнув рукою друзьям, неспешно свернул к рязанцам, с удивлением оглядев выстроившиеся в полной боевой готовности ряды. В свете восходящего солнца блестели доспехи и шлемы дворян, угрожающе дымились фитиля «посохи» пищальников, – впрочем, не только «посошники», но многие дворяне и дети боярские, особенно из южных земель, так и не оправились от разорения и голода и вынуждены были сменить коней на дешевые фитильные ружья. И в своем разорении они, естественно, винили Годуновых. Ну, а кого же еще- то?
Иван вздрогнул: где-то совсем рядом неожиданно ударила пушка. Взвились вверх рязанские стяги.
– Да здравствует истинный царь Дмитрий! – зычным голосом выкрикнул кто-то. – Долой Федора!
