– медвежья. Белая такая, зубастая… Господи-и-и… – Архипка вдруг зарыдал, бессильно уронив голову.
– А ведь он не мог далеко уйти, – Прохор сильнее сжал в руке саблю. – Ошкуй это или кто еще, но он где-то здесь, в кустах, прячется! Осмотрим, пока не совсем стемнело?
– Запросто! – Иван попробовал пальцем клинок.
Оставив обладавшего недюжинными медицинскими знаниями – еще с французских времен – Митрия с отроком, парни пошли к чернеющим ореховым зарослям, тянувшимся до самой балки, – больше здесь просто негде было спрятаться. Иван чувствовал, как азарт погони и злость встают откуда-то из груди, поднимаются, делаясь все шире и шире… вот уже ударили в голову…
– Слева! – крикнул вдруг Прохор. – Вон там, у жимолости!
Ошкуй – или какая иная тварь, – услыхав крик, дернулся, выскочил и, согнувшись, со всех ног припустил к пристани.
– Бросится в реку – не догоним! – кричал на ходу Прохор.
Иван понимал и другое – если эта тварь не ошкуй, а все же человек… На берегу было довольно людно. Пойди, разыщи! А бежала тварюга быстро, не угонишься. Иван пару раз споткнулся и чуть было не упал, выронив саблю, тем не менее не останавливался, бежал, не слыша позади крика Прохора, – тому повезло меньше, он угодил-таки в какую-то яму, коих было множество на Чертолье, и теперь вот отстал, выбирался…
А Иван сознавал, что не успевает…
Позвать людей? А как же!
Иван на бегу закричал во все горло…
Не хватало воздуху, и получилось тихо… Впрочем, похоже, кто-то услышал…
– Держи его, держи-и-и!
Бах!
Юноша на бегу запнулся о какую-то корягу, перевернувшись, упал, едва не сломав шею… А когда поднялся на ноги – фигура бегущего маячила уже далеко впереди. Эх, сейчас бы пистоль… а лучше – пищаль…
И тут грянул выстрел!
Иван инстинктивно пригнулся – показалось, что стреляли в него. У ошкуя – пистоль? Господи…
Выстрел раздался еще раз!
Стрелял тот самый, что бежал впереди… впрочем, там маячило уже довольно много людей. И стрелял вовсе не в Ивана.
Услышали!
Услышали, господи!
Спустившись к пристани, юноша, тяжело дыша, подбежал к стрелку:
– Ну что, попали?
– Навряд ли, – с сожалением отозвался тот. – Ловкий, стервец, оказался – похоже, выплыл.
Он обернулся, и Иван не сдержал удивленного крика, увидев перед собой… стряпчего Артемия Овдеева!
– Вот так встреча! – заулыбался тот. – А это кто там позади, с саблей?! Никак, Прохор? Господи, парни… Вас-то я и ищу!
Глава 9 Земский двор
Новый царь выказал большой ум и способности к государственным делам.
Июнь – июль 1605 г. Москва
Белила ложились ровно. Высунув от усердия язык, купецкая доченька Филофея проворно работала беличьей кисточкой – мазала сверху вниз, а щеки – еще и вкруговую, да все приговаривала:
– Во-от, во-от, во-от… Ну, таковой красавицей станешь, Василисушка, жених возвернется – не узнает.
– Уж пора бы возвернуться-то, – озабоченно промолвила Василиска. – Ишь – смеркается.
– Ничего, успеют – трое парняг, чего с ними сделается-то? Братца бы токмо нашли.
– Найдут. Раз пошли – найдут. Из-под земли вытащат – уж они такие.
Покончив с белилами, Филофея аккуратно сложила их в шкатулку, точнее, в небольшой сундучок, в котором, кроме белил, еще имелись румяна, помада, кисточки и разные благовонные притирания. Назывался весь этот наборчик просто – «сундучок», такими у Москвы-реки торговали купцы-персияне. Стоил «сундучок» денег немаленьких и был по карману далеко не всем, а уж у кого был, те всячески им хвалились, вот как сейчас Филофейка. Да, там еще небольшое зеркальце было, в «сундучке»-то.
Умело подсурьмив подружке брови, гостья приступила к щекам. Тут нужно было не торопиться, красить тщательно да следить, чтоб румяна ложились ровным кругом – чуть скривишь, совсем не по- модному будет.
– Ну вот, – девушка с довольным видом оглядела результаты своего труда и протянула зеркало. – На- ко, посмотрись… Каково?
– Ой, красиво-о-о! Подай-ко, Филофеюшка, гребень – волосы расчешу. Эвон он, на поставце лежит, гребень-то.
Гостья потянулась за гребнем – резным, из рыбьего зуба, с изображением белого медведя – ошкуя, – оценила:
– Экий у тебя гребешок баской. А ошкуй-то – словно живой. Ишь, щерится. С топором!
– То Иван из-под Кром привез. Нравится?
– Очень! – призналась девушка.
Василиска рассмеялась, махнула рукою:
– Так забирай, коли понравился!
Филофея явно обрадовалась, но для вида, конечно, покочевряжилась, так, самую малость, чтобы подружка не передумала, – гребешок-то купеческой дочке и впрямь сильно понравился. А уж если что ее нравилось – умрет, но выпросит или купит, как вот ожерелье, к примеру. Да уж, своенравной девушкой была Филофея, но ведь и доброй – коли подарок приняла, сразу и отдаривалась, не любила ходить в должницах. Помолчала, подумала, гребешок, как бы между прочим, в рукав убрала, потом молвила:
– А тебе, Василисушка, вижу, румяна глянулись?
Василиска зарделась – да, румяна б ей не помешали… как и белила.
Филофея словно подслушала мысли:
– А, – сказала, – забирай румяна – твои. Вместе с белилами.
– Вот благодарствую! – Подружки обнялись, закружились, смеяся, по горнице… даже не услышали, как вошли парни.
– Вот это да! – Поглядев на накрашенную Василиску, Иван живо спрятал улыбку в кулак.
Ну, а Прохор с Митрием не стеснялись – ударились в покатуху.
– Ох, – держась за живот, смеялся Митька. – Ты, сестрица, поди, на поле собралась – ворон пугать?
– Дурни вы, – ничуть не обидевшись, отмахнулась девушка. – Ничего в красоте женской не смыслите. Верно, Ваня?
Иван закашлялся:
– Да… уж… – И быстро перевел разговор на другое, с чего, собственно, и надобно было начинать. – Филофея, мы там братца твоего привели с Чертолья. До самого дому проводили, теперь вот лежит –
