– Не, не скоморох. – Раничев хохотнул. – Мы в «Явосьме» играли с ребятами, может, слышал?
– Играли? А говоришь – не скоморох! – радостно воскликнул Ефим. – Ну удивил, друже. – Подобравшись ближе, он от души хлопнул Раничева по плечу. Хорошо – по здоровому. Затем вдруг наклонился к уху, зашептал с опаской: – Плохи твои дела, друже, вот что скажу.
– Да я уж и сам гляжу…
– Глядишь, да не все видишь… Смекай – вот приволокли тебя от Колбяты – и сразу стража поставили, а ране-то, до тебя, никаких стражников не было, буде случайный кто снаружи мимо пройдет. Значит – нужон ты им, Иване! Рассказывай, чего учудил, может, помогу чем?
– Ничего я такого не чудил. – Раничев пожал плечами. – Только, похоже, хотят на меня убийство повесить. Серебро какое-то спрашивают да эти, как их, грамоты.
– Грамоты? Во-он что-о… Наверное, переписные грамоты… А говоришь, ты не ордынец? Нехорошие дела, ой, нехорошие…
– Да что ты все заладил, Ефим, нехорошие да нехорошие. Что делать-то будем? Думаю, и тебе с Феофилом здесь задерживаться резону нет. Была б возможность – ушли бы?
– Да не уйдешь отсюда, сколь тебе говорить?
– Ну тогда сидите, дожидайтесь черт знает чего. Чем зря сидеть, давно бы подкоп, что ли, выкопали… Хотя, конечно, тут доски… А этот, стражник, он ведь, кажется, веревку спустить обещал?
– Тебя вместо баклаги привяжем? Ужо не заметит! – Ефим невесело засмеялся.
– Но надо ведь что-то делать! Не сидеть же сложа руки.
– Ай, молодец! – Ефим снова хлопнул Раничева по плечу. – Вижу своего брата, скомороха. Думаешь, я про то не думал? – Он нагнулся совсем близко к уху. – Его опасаюсь, – шепнул, кивая на Феофила. – Как бы не выдал, сам-то не побежит, чай, семья тут, в Яськине. А мы с тобой можем попробовать… только – сгинем, скорее всего, в болотах. Ох, пропадем, чувствую!
– А здесь – не пропадем?
– Здесь? – Ефим задумался. – Тебе-то, видно, – точно пропасть, а мне… – Он вздохнул. – Да и мне тоже. В холопях на цепи жить – то жизнь разве? Думаешь, чего меня тут третий день держат? Ждут, когда исхудаю, опосля – на цепь, а уж потом – работай. А работы у Колбяты в хозяйстве хватает! Я?то чего выжидал – думал потом убежать исхитриться, Феофил-то мне в этом деле не помощник… А вот ты… Тебе на плечи встану – наверное, дотянусь до крышки.
– Нет. – Вспомнив про больное плечо, Раничев замотал головой. – Давай лучше я – тебе на плечи. Изготовлюсь, а ты покричишь. Как часовой нагнется, я его и… Ну а дальше, как говорится, дело техники.
Честно говоря, не очень-то хороший был план, Иван и сам понимал это, да вот только лучше пока придумать не мог, а нужно бы поторапливаться, ох как нужно. Кто знает, что там завтра будет? Ладно хоть Ефим согласился, вот только Феофила было жалко – перепадет ему явно, когда придут, скажут – чего заполох не поднял, когда бежали? Подумав, Феофила решили скрутить его же рубахой – дескать, оглоушили, связали, а уж потом и убегли, главный-то того виновец – стражник неопасливый да глупый. Вот его-то и надобно было приманить…
Крышка отворилась быстро – Иван, конечно же, не успел взобраться на плечи своему сотоварищу по несчастью. Голосок сверху раздался дребезжащий, тонкий, совсем непохожий на голос стражника. Раничев даже вздрогнул – сменили часового?
Вокруг стояла темень, хоть глаз коли, сквозь приоткрывшуюся наверху щель были видны звезды, на фоне которых выделялся черный силуэт неведомого гостя.
– Боярин батюшка напоить вас велел, водицею. – Об землю ударилась баклага. – После спущу веревочку – привяжете, как изопьете.
Веревочку он спустит… Есть тут уже одна веревочка. Интересно, где неусыпный страж бродит?
Раничев прислушался. Наверху послышались вдруг чьи-то торопливые шаги, угрожающий шепот… Ругань. Дребезжащий оправдывающийся голосок. Затем звук удара – кто-то кого-то треснул, видимо – по шее, после чего щель расширилась и в желтом свете звезд замаячили уже две тени.
– Водицы не испили еще?
– Не, не успели, – ответил Ефим, нащупывая в темноте флягу. – Не отыскали еще баклажку-то, видно, в угол закатилась, сейчас, пошаримся…
– И не ищите!
Вниз неожиданно упала лестница.
– Подымайтеся! – громким шепотом приказали сверху.
Раничев с Ефимом не заставили себя долго упрашивать – вмиг выбрались наружу… перед ними стоял небольшого роста мужик с косой бородкой… тот самый, что встретился Ивану на телеге, а потом, уже в скиту, прислуживал сыну главного старца. Интересное кино получается… И очень подозрительное. Впрочем, сейчас рассуждать было некогда.
– Идите за мной, да побыстрее, – шепнул мужичок. – За амбаром пригнитесь.
Так и сделали. Ночь стояла ясная, теплая. Пахло свежей травой, навозом, парным молоком и еще чем- то деревенским, легкий ветерок покачивал листья деревьев, черные в призрачном свете звезд. Где-то совсем рядом скворчал сверчок, мычали во хлеву коровы, а над самой церковью висел узкий золотистый месяц. Меж церковью и частоколом тянулся обширный двор, словно бы вымерший, у закрытых ворот, в башенке с луковичной крышей, маячила темная фигурка стража. Интересно, а куда тот стражник делся, любитель песен? Ладно, об этом подумать и потом можно, будет еще время… если, правда, будет.
Пригнувшись, Иван с Ефимом быстро пробежали вдоль самого частокола за своим провожатым и очутились в небольшом закутке, меж двумя амбарами, где возвышался небольшой сруб с круглым колодезным колесом.
– Полезайте. – Кособородый кивнул на сруб.
– Окстись! То ж колодец.
– Полезайте, говорю! Там, до воды не долезая – лаз, увидите… Выйдете к реке, дальше мимо болота, да в лес, к Хлябкому… там пройдете. У остальных деревень – засады. Ну, поспешайте же!
– Спасибо, – сиганув в колодец вслед за Ефимом, поблагодарил Раничев. Выяснить что-либо о неожиданном спасителе, похоже, не представлялось возможным. Ну и черт с ним…
– В Хлябком передадите поклон Онфиму, – уже в колодец громко прошептал кособородый.
– От кого поклон-то?
– От… Он знает, от кого.
– А зачем…
– После узнаете. Идите. Путь чист!
– Путь чист, – пожав плечами, повторил Иван.
Стены колодца поросли мокрым мхом, внизу, под ногами, тихо плескалась вода. А вот и лаз – не обманул кособородый – узкий, едва пролезть… Раничев не сдержался, ойкнул, зацепившись плечом, и, встав на колени, быстро пополз за Ефимом. Ползли долго, казалось – целую вечность. Ход то сужался, так что еле-еле можно было пролезть, то снова расширялся, уходя куда-то книзу. Вокруг окружала сырая промозглая тьма, настолько плотная, что можно было бы, пожалуй, ползти и с закрытыми глазами, и впереди ничего не светлело, никакого выхода, словно бы подземный ход этот вел прямо в преисподнюю! Иван испытал даже острый приступ клаустрофобии, потом успокоил себя – а выход ведь и не должен светлеть, ночь! Они выбрались из лаза внезапно. Раничев услышал вдруг, как впереди что-то зашуршало, да и сам вдруг уперся в густые колючие заросли, похожие на терновник. Собственно, наверное, это и был терновник…
Последнее усилие – и Иван блаженно повалился на черный берег реки. Рядом, ближе к реке, лежал, отдыхая, Ефим Гудок. Вот он поднял голову, осмотрелся. Прополз ближе к реке, напился:
– Вставай, Иване. Путь долгий.
– Путь чист, – откликнулся Раничев. – Так ведь говорил этот, с косой бородой.
– Никитка это, Хват, холоп Собакинский, – поднимаясь на ноги, пояснил Ефим. – Не доверяю я ему. Не доверяю… А что делать?
– Давай другой дорогой пойдем, – напившись – ой, до чего же вкусна водица! – предложил Иван.
– Так он же говорил – там везде засады!
