так… будто корову на рынке!
– Будто корову, говоришь? – насторожился Иван.
– Ну да, только что в рот не глядел, зубы не пересчитывал – все ли целы? Да еще монах один, дюже ласковый, толстый… кажется, Илларионом звать, по голове меня гладил да к себе в келью звал, обещал показать, какие у него образа висят.
– Так что ж ты не пошел? – засмеялся Раничев.
– Алексий не пустил, сказал – нечего у брата Иллариона делать.
– И правильно, – кивнул Иван. – Будет тебя еще этот Илларион звать – не ходи. Сказать, почему?
Отрок вздохнул:
– Да понимаю, я все, Иване. Просто думалось раньше – обитель, святое место. А тут…
Вошел Алексий, подозрительно посмотрел на послушников:
– Пошто сидите, не молитесь?
– Да на миг только и присели…
Уж се вечер намолились досыта, наклались поклонов:
– Господи, иже еси на небеси…
Иван, конечно, не был таким уж ярым атеистом, веровал все же, но тут уж почувствовал вдруг, что совсем скоро превратится в законченного богоборца. Ночью приснился Угрюмов, не нынешний, начала пятнадцатого века, и даже не прежний, в котором Иван занимал должность и.о. директора исторического музея, а совсем другой, рубежа семидесятых-восьмидесятых. Будто стоит он, Иван, совсем еще молодой пацан, в универмаге РАЙПО в длиннющей очереди за индийским джинсами «Милтонз». Перед ним – толстая тетка с баулами, позади – кучерявая девчонка, по виду – студентка, почему-то в домашнем халате и шлепанцах, на стене, под самым потолком, белыми буквами по кумачу надпись – «Коллектив социалистического труда». Рядом с одежным отделом, еще одна очередь – за модными дисками: «Ирапшн», «Тич-Ин», «Бони М» без «Распутина», «Ву ле ву» – «АББА»… Стоял-стоял совсем юный еще Ваня, глазами пилькал, потом набрался смелости, повернулся к студентке, попросить, чтоб место покараулила, пока он, Иван, за дисками очередь займет, заодно и ей купит.
– Нет, Ванюша, – сверкая очками в темной роговой оправе, неожиданно сказал девчонка. – Зачем тебе диски? И джинсы тебе зачем? Возьми лучше меня. Смотри, какая я!
Девчонка распахнула халат… А под халатом…
Что было под халатом – или, может, ничего и не было, – Раничеву досмотреть не дали. Какой-то дюжий монах растолкал его безо всякого почтения:
– Ты – Иван, послушник?
Ну и бородища – лопатой! А кулачищи-то, а руки-оглобли – не монах, а боксер-тяжеловес!
– А ты кто?
– Я – брат Гермоген.
Да уж, Раничев чуть не засмеялся в голос. Если это и брат, то не иначе, как один из братьев Кличко.
– А Анемподист где?
– А пес его… Я теперь будильщик… сослали, твари, добились-таки, унизили, сволочуги, – пробасил Гермоген. – Ничего, еще посмотрим, что дальше будет. Ну, что – пошли, разбудим братию?
Иван кивнул, потуже подпоясывая армяк. Спросонья холодило, темно было вокруг, тихо, лишь где-то в отдалении – в Обидове? Чернохватове? Гумнове? – лаяли потревоженные чем-то псы.
– Вон, Феофан, запасся дровишками, – проходя мимо архимандритовых палат, Гермоген кивнул на поленницу. Днесь кололи монаси, теперь уж не замерзнет отец-настоятель, не то, что некоторые, – он обернулся к Раничеву и пожаловался: – Эвон, есть печечка в келье, а дровишек-то – накось, выкуси! Гноят, падлы!
– Так ты отсюда возьми, брате, – глянув на поленницу, тихо сказал Иван, ожидая, какое впечатление произведут его слова на монаха. В конце концов, здесь стоило уже запастись если и не верными людьми, то приятелями. – Бери, бери, я помогу, если надо. Архимандриту – что, убудет от него от нескольких полешков? Да ведь недаром говорят – Бог делиться велел.
– Недаром, – с усмешкой согласился инок. – И впрямь, чего зря мерзнуть?
Раничев стоял на стреме, в то время как его новый знакомец увесистыми охапками таскал в свою келью поленья. Бегал туда-сюда да приговаривал, вроде как напевал радостно:
– Бог делиться велел, Бог делиться велел…
Наконец вроде насытился, да и на дворе посветлело. Гермоген хлопнул Ивана по плечу:
– А ты молодец, парень не промах! Не знаю, с чего ты в послушники подался… Наверняка что-то любовное, а?
– Одну княжну соблазнил, – скромно признался Раничев. – Вот и хоронюсь, пережидаю.
– Ах ты, хороняка! – смеясь, инок погрозил ему пальцем. – Ну и у меня… что-то вроде. Вообще, тут, в обители раньше неплохо было, это вот Феофан прижимать начал – все для своих токмо.
– А ты, выходит, ему не свой? – подначил Иван.
Гермоген зло прищурился:
– Выходит, так…
Посмотрев на небо, Раничев кивнул на звонницу – не пора ли будить?
– Звони, только не спеши очень, – согласился инок. – Я покамест старцев соборных добужуся.
Иван развернулся и не торопясь направился к звоннице. Гермоген остановил его свистом:
– Слышь ты, Иване. Заходи севечер ко мне в келью. Посидим, поболтаем.
– Зайду, – обернулся Раничев. – Обязательно зайду, а как же!
И снова целый день пролетел в молитвах и хлопотах. Заутреня, литургия, обедня, короткая трапеза, после которой снова кололи дрова да таскали на баню воду в больших, покрытых наледью – уже морозило, – кадках. В бане парились не все монахи, и уж, тем более, не послушники, а соборные старцы – сам архимандрит Фотий, да с ним отец-казначей, отец-эконом да уставщик – иеромонах Агафий. Инок Алексий с Евсеем прислуживали в бане – кваску принести, веничек, Раничев же после вечерни был отправлен складывать в поленницу дрова – за день их накололи немеряно. Осмотрев дровяные залежи, Иван внимательно огляделся по сторонам, плюнул, и, цинично усмехаясь, проворно зашагал прочь, искоса поглядывая на сложенную примерно до половины человеческого роста поленницу. Поди, разбери, сколь в ней дров, и сколько на дворе осталось! Ну их к ляду, складывать. Вот еще, была забота. Пока Алексия-гниды нету, вот и сходить к новому знакомцу в гости. Где ж только его келья?
Раничев остановил первого попавшегося монаха.
– Брат Гермоген? Во-он там, в дальней избе его келья.
Поблагодарив монаха, Иван, насвистывая «Хит Де Роуд Джек», быстро зашагал в указанном направлении. Интересно, как-то встретит его новый знакомец, и будет ли от того хоть какая-нибудь польза?
Гермоген встретил Ивана радостно, хлопнул по плечу:
– Заходи, заходи, друже!
Выглянув в сени, плотно притворил дверь, заложил на засовец. Раничев удивился – в их с Евсеем келье подобное приспособление отсутствовало напрочь, может быть, потому что послушники?
– Садись, чего встал? – обернулся инок, указывая на мягкую, обтянутую синим бархатом, лавку. Осмотревшись, Иван едва не присвистнул от удивления, слишком уж не вязалась окружающая его обстановка с устойчиво сформировавшимся обликом типичной монашеской кельи. Ничего себе, келья! Размерами… ну, метров пять на восемь – точно! Широкие лавки, изящный резной столик, мягкое ложе. В углу – иконы в золоченых окладах, под ними большой сундук, обитый железными полосами и запертый на висячий замок, который как раз и открывал сейчас хозяин кельи.
– Ну что, друже Иван, до Рождественского поста еще три дня… – оглянувшись, Гермоген подмигнул: – Так может, покамест винца выпьем?
– Конечно, выпьем, коль угостишь! – радостно осклабился Раничев. – И в самом-то деле, не пост ведь.
Гермоген сноровисто извлек из сундука изрядных размеров кувшин, пару увесистых серебряных кубков и огромное красное яблоко, которое тут же разломил ручищами пополам и обе половинки протянул
