– Он самый, – засмеялся Иван. – Ты, выходит, когда-то знавал его?
– Да было дело. Думал, он давно сгинул в Троках, ан нет, жив. Ты-то куда путь держишь?
– И не поверишь. В Кастилию, по личному делу. Кстати, твои люди парня моего прихватили, Захария. Отпустил бы, а?
– Отпущу, отпущу, – Нифонт громко позвал стражника и заговорил с ним на незнакомом Раничеву языке, отдаленно напоминающем латынь.
– Отпустят твоего парня, – повелительным жестом выпроводив стражника, усмехнулся Нифонт. – Воинам кто-то сказал, что твой слуга – очень знатный вельможа.
– Надо же! – удивился Иван. – Ну, это они ошиблись. Странно – и кто бы мог такое сказать?
Нифонт самолично наполнил бокалы тонкого венецианского стекла.
– Давай-ка выпьем, друже. За боярышню твою, Евдокию.
Выпили. Раничев улыбнулся:
– Так как, вернешься?
Пират покачал головой:
– Даже не знаю. Вряд ли… Видишь ли, Иване, я слишком привык быть свободным. Рисковать головой – да, но при этом никому не подчиняться!
– Даже тунисскому бею и раисам?
– Даже им, – кивнул Нифонт. – Действую на свой страх и риск. Иногда отдыхаю в Алжире, а чаще – в Сеуте.
– Ты так недолго протянешь, – усмехнулся Иван. – Раисы и бей не потерпят никого, кто бы не подчинялся им. И вряд ли они будут действовать сами. Скорее всего, тебя просто подставят… португальцам или тому же венецианскому дожу. Ты же не дурак, Нифонт, должен понимать – твоя свобода призрачна, словно дым.
– Я тоже думал об этом, – согласился пират. – И скорее всего, подамся на службу к португальскому королю Жуану… или к английскому Генриху.
– А к Генриху Кастильскому не хочешь?
Нифонт расхохотался:
– К чему моряк сухопутному монарху? Что же касается португальцев или англичан – они неплохо платят.
– Но тогда ты опять не будешь свободным, – усмехнулся Иван.
– Да, – кивнул пират. – И кто знает, что такое свобода?
– Всего лишь – осознанная необходимость, – Раничев не сдержал грустной улыбки. – Португалия, Англия – тебе выбирать. Только знай – ты всегда будешь желанным в Рязанском княжестве.
– Московиты еще не захватили его?
– Нет. Скорее, уж зарится Витовт.
– А Тохтамыш, Тимур? О них что-то давно ничего не слышно.
– Умерли, оба. Тимур в Отраре, на пути в Китай, Тохтамыша, кажется, убил Шадибек, юный сибирский царевич. Или – убьет еще…
– То есть как это – убьет?
– А, не вникай… Удачи тебе. Нифонте. Жаль, что ты стал разбойником.
– Я проливаю гораздо меньше крови, чем иные властители.
– Я видел… Ты даешь людям надежду и берешь лишь часть – ловко придумано!
– Не я придумал, немцы, – скромно признался Нифонт. – Витальеры, так их называли, слыхал, может быть?
– Слыхал. «Друзья Бога и враги всего мира».
– Вот именно. У меня здесь немало людей, ходивших на богатые ганзейские города под вольными знаменами Штертебеккера.
– Штертебеккера все же казнили… Ты хочешь его судьбы?
– Не знаю. Наверное, мне давно уже все равно…
Испросив разрешения, вошел давешний русоволосый пират, уже без панциря, доложив об окончании перегрузки. Увидев Раничева с бокалом вина, брови его удивленно полезли на лоб.
Нифонт что-то отрывисто произнес по-немецки, вернее – на том диалекте, которым пользовались жители северогерманских городов, по сути своей и составлявших Ганзу.
– Я сказал, что ты – мой давний друг, – обернувшись, пояснил пират. – Это мой помощник, Якоб фон Штрее.
Услыхав свое имя, Якоб с достоинством поклонился. Раничев тоже, встав, отвесил поклон и, тепло простившись с Нифонтом, направился к выходу.
– Не забудь прихватить своего парня, – с усмешкой напутствовал предводитель пиратов.
– Не забуду. Рад был свидеться. Надеюсь, когда-нибудь увижу тебя на рязанской земле.
Нифонт усмехнулся:
– Может быть, может быть… как любил говорить Хвостин – jacta alea est – жребий брошен!
– Да, это так, – согласно кивнул Раничев. – Но ведь tempora mutantur et nos mutamur in illis – времена меняются, и мы меняемся вместе с ними.
– Вот именно, – Нифонт расхохотался. – Прощай.
Раничев с освобожденным Захарием едва успели спрыгнуть со сходней на палубу нефа, как нагруженная добычей шебека грузно отвалила прочь, и пиратские корабли скрылись за островом.
Поднялся небольшой ветерок, и капитан Карло приказал поднять паруса на оставшихся в целости мачтах. Стучали топоры – свободные от вахты матросы деловито чинили бизань.
– Вот так да! – сияя глазами, к Ивану с Захарием подбежал Аникей. – Вы вернулись, да?! А я-то не знал, что и делать.
– Ладно, – Раничев отмахнулся. – Отдыхайте пока.
По пути в свою каюту он столкнулся с капитаном.
– Великое чудо я увидел сейчас, – останавливаясь, заметил он. – Зульфагар Нифо всегда выполняет свои обещания… но только ту часть, которая не касается пленников. И чтоб вот так, вернуть…
– Зульфагар – человек слова, – уловив смысл, важно отозвался Иван. – Он не солгал и в малом, ибо не нами сказано – mendax in uno…
Глава 6
Лето 1405 г. Андалузия – Ла Манча. Дон Хуан Рамирес
Я – Альдемаро из Лерина:
Алькальд почтенный – мой отец,
Высокой чести образец,
Хоть замок наш – одна руина.
… mendax in omnibus – солгавший в одном, лжет во всем.
До андалузского порта Кадис, вот уже более полутора веков пребывающего в состава кастильского королевства, путешественники добрались относительно быстро – на фелюке местного скупщика рыбы, бывшего по торговым делам в Генуе. Честно признаться, Кадис не произвел особого впечатления – какие-то грязные убогие домишки, узкие улочки, единственное, что привлекало взгляд, это многочисленные католические храмы, выстроенные с непостижимым изяществом и любовью. Католическая церковь являлась одной из вдохновительниц Реконкисты – отвоевания испанских земель от арабов – мавров, как их здесь называли, а потому пользовалась огромным влиянием. Ну улицах Кадиса частенько попадались монахи самых различных орденов – как местных (Сант-Яго), так и широко известных – доминиканцев, францисканцев, кармелитов. Кроме монахов обращали на себя внимание многочисленные вооруженные люди, в большинстве своем плохо одетые, зато такие гордые, что дальше ехать некуда. У расположенных в порту таверн то и дело вспыхивали ссоры, как правило, по какому-нибудь пустяковому поводу, нередко заканчивающиеся серьезными ранениями, а то и смертью. Кабальерос – так называли местных дворян, людей меча, посвятивших войне всю свою жизнь. Реконкиста при короле Генрихе – как и при его отце – проходила ни шатко ни валко, так, больше по инерции или для показухи. Мавры давно уже потеряли большую часть когда-то захваченных ими земель, теперь у них оставалась только лишь Гранада –
