– Б-бывал, – как показалось Ивану, несколько озадаченно отозвался парень. – Я.
– А случайно не слыхал там ничего о колдунах из Магриба?
– О колдунах? – Карим закивал. – Конечно, слыхал, мой господин. Много слыхал, много…
– И что же именно?
– Карим бедный человек, – купец Исфаган абу-Ширк вдруг пошевелил пальцами. – Очень бедный.
– Ах да, – Иван усмехнулся и, достав дирхем, протянул Кариму. Тот схватил монету с какой-то ненасытной жадностью и, воровато оглянувшись, хотел было запихнуть ее за щеку, но, уловив осуждающий взгляд купца, передумал и просто зажал серебряху в ладони.
– Ну? – нетерпеливо поторопил Раничев.
– Не знаю, кто тебе нужен, мой господин, – кинув косой взгляд на торговца, со вздохом протянул матрос. – Скажи. Ведь колдунов в Самарканде много.
– Магрибинец Хасан ад-Рушдия, – быстро промолвил Иван. – Или, хотя бы, Кара-Исфаган… Слыхал про таких?
– С-слыхал, – сглотнув слюну, как-то не очень уверенно отозвался парень. Круглое лицо его вдруг покрылось потом, лоб избороздили морщины. – Слыхал про обоих. И про магрибинца, и про… про второго.
– И что же ты про них слыхал?
– Э-э, – Карим запнулся. – Да всякое… Колдуют, – он снова посмотрел на купца, этак настороженно- вопросительно.
– Значит, ад-Рушдия в Самарканде, – почесал голову Раничев. – Или, крайней мере, был там полгода назад… Так?
– Так, – тут же кивнул Карим. – Что еще ты желаешь узнать, мой господин?
– Карим очень, очень беден, – льстиво улыбнулся торговец. – И все семья его живет в бедности.
Раничев снова вытащил из калиты дирхем… Потом еще один, и еще… С каждой монетой Карим становился все более разговорчивым и вот уже даже заулыбался. Кто-то из приказчиков, заглянув в шатер, почтительно позвал купца, и тот вышел, почти сразу вернувшись, и с поклоном сказал:
– К сожалению, мы скоро должны отплывать, почтеннейший господин. Благодарю за посещение моего скромного судна.
Кивнув, Раничев простился с торговцем и, спустившись по сходням, покинул судно. По палубе забегали матросы и, отдавал концы, струг медленно отвалил от берега.
– А ведь развели! – стукнув себе по коленкам, внезапно захохотал Иван. – На десять дирхемов развели, сволочи! И поделом – неча простака корчить.
Столь простая мысль пришла к нему только что, родившись от простого сопоставления: Карим-ургенчи отвечал утвердительно на каждый вопрос Раничева, правда, отделывался общими фразами и ничего конкретного не сказал. «В Самарканде ли ад-Рушдия? О да, да…» С таким же успехом можно было бы поинтересоваться, не приехала ли в Ургенч с гастролями группа «Дип Перпл»? «О да, да, конечно, приехала!» Развели, развели, что и говорить – ловко! Молодец, купчина, сразу видать – опытный, поднаторевший в своем непростом искусстве торговец, не упускающий даже малейшей возможности срубить халавяные бабки – «Карим очень беден, очень». Недаром купец столько времени инструктировал своего матроса, а гостю, чтобы не очень скучал, подсунул продажную девку, надо сказать, весьма неплохую. Стоило это удовольствие десятка дирхемов? Скорее, да… Значит, выходит, не так уж и развели, и никто никому не должен. Но все равно – сволочи! Ловко!
Подробно проинструктировав Онфима по поводу того, что следует вызнавать у проходящих корабельщиков, Иван, не торопясь, поехал назад, в усадьбу. Хмурилось. Легкие облачка все больше и больше затягивали небо, и солнце тускло светилось сквозь них маленькой оранжевой свечкой. Дождя, правда, еще не было, но вскоре вполне мог и грянуть, а то – и вместе с грозою.
С тревогой посмотрев в небо, Раничев пришпорил коня. Что ж, пусть будет дождь, коль уж ничего с этим не поделаешь, лишь бы только не зарядил на несколько дней, дал бы закончить сев, а уж после – пожалуйста, дожди себе, хоть задождися!
В усадьбе Раничева уже дожидался неожиданный гость – Дмитрий Федорович Хвостин, думный дворянин и ближайший советник князя Федора Олеговича Рязанского. Немолод, чрезвычайно умен, сед. Ивану Хвостин сильно напоминал кардинала Ришелье – и внешне, и, так сказать, умственно. Вообще, на первый взгляд, это был вполне приятный в общении человек, обожавший вставлять в разговор латинские фразы, однако, когда было нужно, советник мог быть и жесток, и хитер, и коварен.
– Заждался, заждался тебя, Иване Петрович, – улыбаясь, Хвостин, широко расставив руки, спустился с крыльца. – Вот, проезжал мимо, дай, думаю, загляну, проведаю.
– Вот и хорошо, что заглянул, Димитрий Федорович, – обнявшись с гостем, закивал Иван. – Завтречка по утру на охоту сходим, знаю – ты это дело жалуешь.
– Да уж, – гость хохотнул. – И не добычи ради, смею заметить! Само по себе – скакать на коне, устраивать засады на хитрого зверя – само по себе привлекает. Как говаривали римляне – labor est etiam ipse voluptas…
– Труд – сам по себе наслаждение, – тут же перевел Раничев.
– Ага, – довольно засмеялся советник. – Вижу, осилил мою книжицу?
– Колумеллу-то? Осиливаем, вместе вон, с Пронькой, – обернувшись, Иван подозвал служку. – Беги на кухню – пускай пир собирают.
– Так это, – Пронька почесал голову, – боярыня уже распоряжается.
– Вот и славно, – потер руки Иван. – Ну, Дмитрий Федорович, гостюшка дорогой, что ж мы на крыльце- то стоим? Пожалуй-ка в горницу.
Войдя в дом, гость скинул на руки подбежавшему слуге широкий, европейского покроя, плащ, оставшись в коротком литовском кафтане зеленого сукна с золочеными пуговицами. Из-под кафтана неожиданно блеснула кольчуга.
– Что смотришь? – усмехнулся Хвостин. – Странные дела нынче творятся в княжестве. Приходится опасаться – даже мне, советнику княжескому! Abyssus abussum invocat – бездна призывает бездну. Впрочем, за тем и приехал. Если не возражаешь, нарушим традиции – кое-что обсудим до ужина?
– Обсудим, – коротко кивнул Раничев, – на то и традиции, чтобы их нарушать. Прошу в мой кабинет… э… в терем.
Поднимаясь по лестнице, Иван прятал усмешку – уже с самого начала ясно было ему, что Хвостин приехал не просто так. «Мимо проезжал» – ага, как же!
– Ну вот, – предложив гостю резное полумягкое кресло, Раничев уселся за стол, заваленный долговыми расписками, какими-то записями, перьями и прочей канцелярской хмурью, более приличествующей какой- нибудь приказной избе, нежели жилищу представителя знатного боярского рода.
– Хорошо, хорошо, – Хвостин одобрительно посмотрел на стол, на стоявшие вдоль стен полки с книгами. – И где только ты, Иван Петрович, деньги на книжки берешь?
Иван усмехнулся:
– Хозяйствую не абы как, да и супругу мою бог разумом не обидел.
– Видал, видал, у моста рядок построили… Чай, твои люди?
– Мои, – кивнул Раничев.
– Не боишься, что чернецы сожгут? – гость вдруг прищурил левый глаз, взглянув на Ивана с этакой настороженной хитрецой, вылупился, словно дятел.
– С чернецами я давно разобрался, – пожал плечами Раничев. – А сунутся – напомню.
– А если не чернецы? Другой кто-то?
– На всех силенок хватит.
– Да, фортецию ты из хором устроил изрядную, – покивал Хвостин. – Только спасет ли?
Иван насторожился: вот оно! Не зря гость такой разговор завел.
– Вот о чем хочу поведать тебе, Иване, – оглянувшись на плотно прикрытую дверь, советник понизил голос. – Слушай внимательно, не перебивай, а в конце свое мнение скажешь.
По мере того как Хвостин рассказывал, Иван ощущал то недоумение, то злость, то досаду. Оказывается, в последнее время – полгода, год – все важные купеческие тракты стали вновь тревожить разбойники, что, вообще-то, не было такой уж новостью – татей и раньше хватало, только вот эти вдруг оказались какими-то
