– Не из тех ли самых Крайсов, что владели рестораном в Баден-Бадене?
– Из тех… Увы, разорились. Кризис.
– Да, многие тогда разорились, – кивнул фон Райхенбах. – Если бы не фюрер… А кто этот красивый молодой человек? Ваш отец?
– Н-нет… – Фрау Майер слегка замялась. – Мой отец вот, риттер Эрвин фон Кравен.
– Ого! Я думал – это ваш дед… Ой, извините.
– Ничего… У риттера – он погиб под Верденом – это был второй брак.
У риттера… Она так и не смогла называть этого человека отцом! Ведь фактически отцом-то он не был… А был тот, другой, вот он, на соседнем снимке, в штатском – красивый черноволосый парень с лихо закрученными усами – пленный русский офицер, граф Владимир Кучум-Карагеев! Мать призналась лишь перед самой смертью, увы, такой ранней… А отец, Владимир, умер в том же четырнадцатом году – чахотка и раны. Как сказала мать – сгорел, словно свеча. Пленных офицеров отпускали в город, под честное слово. Там, на благотворительном балу они и познакомились – Владимир и Агнесса. Любовь с первого взгляда, так ведь бывает, правда очень редко… Увы, они не успели даже обвенчаться, да и вряд ли это было возможно в те времена – война, проклятая война! Вот и она, Марта, родилась во второй год Великой войны, в тысяча девятьсот пятнадцатом. А через девять лет умерла мать, и несчастную, никому не нужную сироту взяли на воспитание в монастырь кармелиток. Воспитывали в строгости и послушании, правда, некоторые монахини – добрые души – девчонок баловали, а по праздникам всем разрешалось встречаться с родственниками, у кого они были. Многих девочек навещали, только, увы, не Марту, и та плакала, забившись в самый дальний уголок. Плакала и молилась, что вот однажды…
И вот однажды…
Это было под Рождество, да-да, под Рождество или даже в самый сочельник. Все девочки сидели в столовой – вязали и слушали чтение благонравных книг. Время от времени в столовую заглядывала матушка Агриппина, переваливаясь, словно утка, подходила к настоятельнице, и та, отложив книгу, внимательно выслушивала, кивала, а потом громогласно провозглашала:
– Эриха Тимм! К родственникам!
– Маргарита Трап – к родственникам.
– Марта Кравен…. Эй, Марта, ты там заснула, что ли?
– Что?!
В комнате для свиданий ее встретил лощеный господин в дорогом пальто и шляпе, с тросточкой. Тут же представился:
– Карл Шульце, адвокатское бюро «Шульце унд Зенниг»! Фройляйн Марта Кравен?
– Да, герр. – Марта сделала книксен, как учили.
– Какая чудная малышка! В общем, фройляйн Марта, сейчас принесут одежду, и мы с вами прокатимся в одно место.
– Прокатимся? – Марта улыбнулась, показав ровные белые зубы. – Поедем на авто, да?
– О, прелестное дитя! Да, на авто.
– А к мороженщику заедем?
– Куда только изволит ваша душа!
Быстро принесли зимнюю одежду – сиротское черное пальтишко, шапочку, муфту из собачьей шерсти. Вышла мать-настоятельница – о, боже, она улыбалась, держа в руках какую-то бумагу!
– Герр Шульце, правильно ли я поняла, что…
– Абсолютно правильно, матушка аббатиса. Одна знатная дама желает пожертвовать монастырю крупную сумму.
– А…
– Не беспокойтесь, мы все оформим. Девочку вернем вечером. Когда у вас обычно ложатся спать?
– Обычно в восемь.
– К восьми девочка будет доставлена. Ну, Марта. – Адвокат обернулся. – Прошу в машину.
Они долго ехали по шоссе, пока не приехали в какой-то город. Горящие фонари, гуляющие, нарядно одетые люди, сверкающие огнями витрины – Марта давно уже не видела ничего подобного. Свернув в какой-то сквер, машина остановилась перед большим трехэтажными домом.
– Ну вот, – с улыбкой подмигнул герр Шульце. – Приехали.
Широкая, устланная красным ковром лестница. Приглушенный свет. Портьеры.
– Немножко подожди здесь, Марта, я доложу…
Герр Шульце осторожно постучался в красивую резную дверь. Вошел…
Портьера дернулась… Выскочивший из-за нее бородатый человек в смешном стеганом балахоне и странных, каких-то сказочных башмаках остановился, весело подмигнул Марте и, громко чихнув, бегом спустился по лестнице.
В коридор вышел герр Шульце:
– Ну, не устала ждать?
– Да нет. Тут какой-то…
Яркая вспышка вдруг на миг осветила холл. Марта обернулась – на лестнице никого не было. Как же он ушел?
– Знаете, тут был какой-то смешной господин…
– Господин? Это, верно, слуга… Ну, Марта, идем!
Они вошли в полутемный альков с высоким окном, затянутым дорогой тяжелой портьерой. Посреди комнаты, на широкой кровати, под одеялом лежала старуха с изможденным лицом и пронзительными голубыми глазами.
– Мы привезли девочку, госпожа Изольда, – склонившись, негромко доложил Шульце.
– Вижу! – Голос у старухи оказался неожиданно сильный, громкий. Вдруг она улыбнулась:
– Подойди, дитя.
Марта испуганно подошла к постели.
– Господи, – прошептала старуха. – Владимир! Вылитый Владимир… Одно лицо. Тебя зовут Марта?
– Марта Кравен, фрау.
– Кравен? – Старуха расхохоталась и вдруг закашлялась, захрипела, и бросившийся к тумбочке герр Шульце быстро налил из графина воды, подал.
– Нет, – успокоившись, произнесла старая фрау. – Ты не Кравен, Марта, ты – Кучум-Карагеева! Графиня Кучум-Карагеева, как бы ни пытались отменить сословия проклятые большевики!
Тогда Марта мало что понимала, слишком уж была мала. Какая-то старуха, болтающая на незнакомом языке – иногда графиня забывалась и переходила на русский. Лишь потом, много позже, вспоминая слова покойной матери, Марта поняла наконец, кем была эта странная фрау: матерью русского офицера, Владимира, ее родной бабкой!
– Когда в монастыре ждут девочку? – Графиня вытерла слезы белым батистовым платком.
– К восьми часам, госпожа.
Висевшие напротив постели часы показывали шесть.
– Вы нужны мне, Шульце… – тихо произнесла старуха. – Отправьте девочку с шофером, пусть покатает ее по городу, купит мороженое, подарки. Прощай, дите мое!
– До свидания, госпожа.
У подъезда маленькую Марту ожидал все тот же сверкающий лаком автомобиль.
– Вы сделали закладную на дом, Шульце? – Немного помолчав, графиня перешла к делам.
Адвокат поклонился:
– Как вы и велели, госпожа. Может быть, не стоит сейчас продавать? Марка ненадежна.
– Продайте за доллары, нет, лучше – за большевистские червонцы. Пусть и большевики хоть немного поработают на нашу несчастную семью. У меня не так много денег, Шульце, большую часть захваченных с собой брильянтов я вложила в дом. И скоро умру.
– Бросьте, фрау…
– Умру. Я чувствую. – Графиня закашлялась. – Сколько мне еще осталось? Месяц, два? Вряд ли больше. Но теперь… – Она вдруг улыбнулась. – Теперь уже можно умирать – я нашла внучку. Вернее, это вы мне ее
