давненько уже не подкреплялся, последний раз… Что за запах? Капуста, тушеная капуста да, небось, со шкварками, с сосисками, со свиными ножками… Неплохо бы позавтракать, а заодно и пообедать.
Дежурные – ну совсем как в пионерском лагере – уже накрывали сколоченные из досок столы. Расставляли миски, тащили большие кастрюли… Точно – тушеная капуста с сосисками! Ближний к кустам столик располагался метрах в трех… Иван осторожно осмотрелся и – ап! – метнулся быстрой неудержимой тенью! Спрятался для начала под стол, дождался, когда дежурные отправятся к кухне, выскочил и, сноровисто кинув в первую попавшуюся миску пару поварешек, резво ломанулся обратно в кусты. И ложку не забыл прихватить, и пару кусочков черного нарезного хлеба.
Ух, и вкусно же, господи! Может, за добавкою сбегать? Ну это Раничев так мысленно пошутил, вообще как можно больше старался сейчас шутить, ерничать – уж больно положение было опасное. Слишком опасное, чтобы серьезно по этому поводу зацикливаться, переживать.
За добавкой, конечно, не побежал – громко заиграл горн, и со всех сторон к столам потянулись фашистята. Все в одинаковой форме – светло-коричневые рубашки с погончиками, галстуки с ременной обвязкой, черные шорты, начищенные, сияющие в утреннем солнце, бляхи.
А вот и они! «Токио-Отель», «Партия и Ленин» – близнецы-братья. Пришли, кстати, последними, уселись за стол… Ага! Одному не досталось миски! А и нечего где-то шляться, вовремя надобно на обед приходить, как говорится, в большой семье… Миску все же надыбали за соседним столом и ложку тоже…
Иван насторожился: теперь главное было не упустить близнецов, не потерять из виду и, может быть, улучив момент… Ага, вот все фашистята разом встали, что-то проорали, наверное типа «спасибо нашим поварам за то, что вкусно варят нам», повернулись и строем пошли прочь. Куда, интересно? А на плац, к флагштоку! Жаль, не подойти туда – слишком место открытое. Впрочем, тут почти везде открытые места, что ж теперь – до темноты тут сидеть, у кухни? Этак ничего не высидишь.
Между тем все «фашистятные» отряды выстроились на плацу и принялись что-то дружно орать – наверное, какие-нибудь свои национал-социалистические речевки типа:
ну конечно, на фашистский манер, с Гитлером вместо Ленина, а так – очень похоже…
Раничев внимательно осмотрелся по сторонам, обнаружив невдалеке спускавшийся к реке овражек – туда и шмыгнул: попить, ополоснуться, да и вообще, привести себя в порядок. Оглядевшись, наклонился к реке:
– Гутен морген!
Рука легла на рукоятку кинжала… Позади стояли двое белобрысых пацанов лет по двенадцати – даже не совсем «Гитлерюгенд», младшая его группа – «Дойче юнгфольк». Так… не хватало еще детей убивать…
Так! Иван вдруг осознал какую-то неправильность, нереальность сложившейся ситуации. Ну да – они ж, пацаны-то эти, ему ни капельки не удивились! Словно бы у них тут постоянно шастали по лагерю люди в средневековых одежках и с кинжалами в дивных сафьяновых ножнах. Раничев улыбнулся, лихорадочно соображая – что делать?
И мальчишки неожиданно тоже заулыбались, поставили на землю бак с остатками пищи. А, так это дежурные! Кухонный наряд, все ясно – так вот почему они не на линейке. Однако как бы их спровадить… Или самому свалить. Нельзя, нельзя, ведь расскажут! И все же – почему они не удивились, не испугались, не убежали, а вот, подошли… и смотрят этак… можно сказать – благоговейно-заинтересованно. Один вдруг вытащил из кармана химический карандаш и блокнот. Раскрыл, протянул Раничеву, что-то сказал…
А! Иван таки сообразил наконец. Это ж у него автограф просят! Ну и ладно, просят – дадим.
Послюнявив карандаш, Раничев изобразил на узком листке шикарные неразборчивые каракули и, широко улыбаясь, вернул блокнот мальчишке.
– О, данке! Данке шен! – поблагодарил тот. А напарник его тем временем лихорадочно рылся в карманах, по очереди доставая оттуда: проволочную рогатку, небольшой гаечный ключ, затертую колоду карт, блестящую эмблему от «Мерседеса», какую-то денежную мелочь, камешки… ага, вот нашелся и отрывок бумажки, посмотрев на который хозяин всего вытащенного богатства лишь тяжко вздохнул.
Раничев покровительственно похлопал пацана по плечу – ничего, мол, давай, распишусь. Мальчишка был счастлив!
Оба о чем-то наперебой заговорили, затараторили, видать интересовались планами «господина артиста» – уж это-то словосочетание Иван понимал. Что ж, артистом ему уже быть приходилось. Плохо только то, что немецкого языка он не знал! Так, понимал несколько фраз… А если придется петь? Что он там запоет – «Естедэй» или арию незваного гостя? Вот то-то.
Помахав пацанам, Иван неспешно направился обратно. Мальчишки вежливо попрощались и, вздохнув, потащили свой лагун к реке – чистить. А Раничев опять забрался в кусты – и задумался. Со стороны плаца доносилась чья-то эмоциональная речь – линейка продолжалась.
Нельзя сказать, что следователя районного отдела гестапо гауптштурмфюрера Густава Ленца так уж баловала жизнь. Ну не на Восточном фронте, это да, но здесь, в тылу, разве легче? Нервная напряженная работа, ночные допросы, незаконченные дела, бомбежки. Дома – вечно недовольная жена да совсем отбившиеся от рук дочки, естественно, члены «Союза немецких девушек». Уже взяли моду поучать отца, как же! Подумаешь, шнапс! Кто сейчас не пьет, особенно при такой-то работе? Шибко уж умные все стали в этих национал-социалистических союзах, дьявол раздери! Вот… Опять не так подумал! Уже и думать страшно – и настали же времена!
Ленц покосился на стоявшего рядом с ним помощника – оберштурмфюрера Ванзее. Молодой, мордатый, нахальный – и чего его на фронт не отправили? Наверняка чей-то сынок. Кого-то из шишек, из большого начальства. Ох, уж это начальство! Особенно в последнее время. «Посмотри за Райхенбахом!» Во приказ! А что это значит – «посмотри»? Арестовать, проработать, возбудить дело? Ленц так и спросил, а что ему терять-то? Не столь уж и много в их провинциальном райотделе опытных следователей, все больше тупоголовые костоломы вроде Ванзее. «Нет, дело не возбуждай». Не возбуждай, во как! «Посмотри…» Что он, Густав Ленц, ищейка, смотреть? Вот молодой Ванзее… Пускай он и смотрит. А он, гауптштурмфюрер Ленц, будет смотреть за ним. Присматривать, так сказать, опекать, как и положено наставнику. А вообще с этим Райхенбахом, бароном фон Райхенбахом, штурмбаннфюрером СС фон Райхенбахом нечистые были дела! Да эти поганые аристократы – фоны-бароны и прочие – разве ж можно от них чего хорошего ожидать? Нужды никогда не знали, зато спеси хоть отбавляй, смотрят на всех, как на козявок – фу-ты ну- ты! Ничего самим добиваться не надо – папы-мамы и прочие родственники обо всем заранее позаботились, одно слово – каста! То ли дело он, Густав Ленц. Из простой семьи, отец в восемнадцатом году погиб на Марне, мать умерла в двадцатом от недоедания и туберкулеза, а родственникам было глубоко наплевать на молодого Густава. И ничего, не сдался, везде пробивался сам – сначала агентом, потом закончил полицейскую школу, несколько лет работал в Мюнхенской крипо вместе со знаменитым «гестапо- Мюллером», нынешним своим шефом. Лихие тогда дела крутили – бросали за решетку всех радикалов, от коммунистов до нацистов, многие наци с тех пор затаили зло на «легавую собаку Ленца», да и черт с ними, «папаша Мюллер», если что, в обиду не даст, да и здесь, в Восточной Пруссии, начальство хорошо помнит, с кем когда-то начинал работать гауптштурмфюрер Ленц. Вот только в последнее время начались какие-то непонятки. «Посмотри» за Райхенбахом, за окружением, за друзьями… Посмотреть-то можно, только Отто фон Райхенбах – оберштурмбаннфюрер СС, по армейскому рангу – подполковник, а он, Ленц, всего лишь капитан. Трудно без покровителей до высоких чинов дослужиться, хоть и имелся в знакомцах сам Генрих Мюллер. Если что серьезное, конечно, можно будет ему о себе напомнить, ну а так, в обычной-то рутине, какая забота главе гестапо о каком-то там провинциальном следователе? Так что все сам, сам… А палки в колеса ставили, недоброжелателей хватало.
Вот и нынешнее поручение, в котором Густав нутром старого сыскного пса за километр чуял подставу! Вообще у него складывалось такое чувство, будто высшее начальство и без него было хорошо осведомлено о фон Райхенбахе и его дружках: фон Хасселе, фон Хельдорфе, фон Штауффенберге и прочих. И – такое впечатление – он, старый лис Ленц, должен был просто-напросто поплотней обложить барона фон Райхенбаха, но до поры не трогать, а взять его лишь тогда, когда будет нужно. Ленца сильно тревожил вопрос – кому нужно? И – зачем нужно? Не получится ли так, что, когда этот «нужный кому-то момент» настанет, тут же всплывет и вопрос – а почему бароном не занялись раньше? Ах, занимались? Кто
