Завидя солнечные лучи, все чаще улыбались гладиаторы, даже молодые, словно бы забывая свою печальную участь.
Один только хмурый человек оставался в школе – сам ланиста Луций Климентий Бовис. Он-то понятно отчего хмурился: наступили патерналии – дни поминовения усопших, и самое время было устроить бои- минусы – в честь недавно умерших (да хоть того же Мильса), но вот что-то охотников-устроителей не находилось. В общем-то понятно – не Рим все-таки, людишки поприжимистее. Хоть и хвалятся галлы своей азартностью и весельем, да все же гладиаторские бои – задумка римская, может, кто и хотел бы чего, да побаивался соседей А кому было на всех наплевать в силу своего богатства и власти, те ни в каких боях пока не нуждались, взять хоть того же Памфилия Руфа. Как стал дуумвиром да упрочил власть – так больше и не приходит в школу, видать, не нужны стали игрища, иногда лишь устраивает закрытые схватки для своих дружков да клиентов. Последние Памфилия боготворили, еще бы, тот – не как в Риме – частенько усаживал прихлебателей за один стол с важными гостями, правда только тогда, когда гости эти были приезжими и реального положения дел не знали. Разодетые в хозяйские одежды клиенты в таких случаях изображали местных аристократов, которые, что греха таить, не очень-то и водились с Памфилием, не без оснований считая того выскочкой и плебеем. И это несмотря на то, что супруга его, Сильвия Ариста, принадлежала к очень знатному галло-римскому роду, хоть и обедневшему. А иначе разве вышла бы она за Памфилия? Да ничуть не бывало! За этого-то проходимца…
– И чего это Памфилия прозвали Руфом? – сам себя спросил ланиста. – И вовсе он не рыжий. Может, из предков кто?
У самой казармы Рысь поправил накинутый на плечи плащ, застегнутый серебряной фибулой с профилем Марка Аврелия, подарком Флавии Сильвестры – девушки с чудесными глазами цвета морской волны. Что и говорить, Флавия юноше нравилась, и даже очень, жаль вот только, что никак не удавалось в последнее время встречаться. Рысь невольно улыбнулся, вспоминая, как целовались они как-то еще по осени, как раз в тот день, когда отравили старого дуумвира Публия Венция Мильса. Да полноте, целовались ли? Может, привиделось все? Как и объятия Фелицаты… и серебряный кувшин с родосским вином в корявых лапах привратника. Он, привратник, и отравил Мильса, тут и думать нечего! Зачем – неясно, да и, честно говоря, и не особо-то интересно знать. Единственное, хочется предупредить насчет привратника Флавию, от такого всего можно ожидать. Да еще тот рыжекосый парень… Тоже странный тип, явно связанный с привратником… и с друидами! А может… Может, именно по заданию друидов привратник погубил Мильса? Надо, надо поведать обо всем Флавии, а уж та пусть сама решает, предупредить ли опекуна, всадника Децима Памфилия Руфа, или нет. Хотя всаднику, похоже, совсем наплевать на Мильса, как и эдилу Марцию Дуруму, – здорово они замяли все это дело. Горожане и впрямь поверили, будто распоясавшиеся разбойники убили дуумвира рядом с таверной, пользующейся весьма пикантной известностью. Потому родичи и не стали поднимать шум. Да и чего им его поднимать, коли Мильс был известным скрягой и его смерть вызвала лишь вздох облегчения, а у некоторых и откровенную радость. А Памфилий с Марцием, хитрецы, даже не стали устраивать никаких игр в дни поминовения усопших, дабы лишний раз не привлекать внимание к гибели старика. Что ж, их дело…
– Какая у тебя красивая фибула! – восхищенно прищелкнул языком неведомо откуда взявшийся Автебиус. Смуглое лицо его расплылось в широкой улыбке.
Рысь не ответил – вот еще, разговаривать с подлецом – не больно-то и охота. Ишь, фибула понравилась. И в самом деле, красивая, с барельефом Марка Аврелия.
Вздохнув, Автебиус отошел. Вечерело, и по всей территории школы зажглись факелы. У ворот, кроме стражника и его собеседника – замерзшего мальчишки-раба, никого не было. Галл насторожился: с чего бы это Аманду болтать с рабом?
Когда он подошел, мальчишка уже убежал, а стражник довольно подкинул на ладони серебристый сестерций. Однако, богатые рабы в Ротомагусе пошли!
– Ты не в казармы? – Аманд обернулся к подошедшему гладиатору.
– Туда, – кивнул тот. – Что-нибудь кому-нибудь передать?
– Да. – Аманд вытащил из-за пазухи две деревянные дощечки, прижатые друг к другу и запечатанные воском. – Просили передать Рыси. Вероятно, любовное послание.
– Ах, он о нем уже вспоминал! – притворно воскликнул Автебиус. – Ну да, это от одной матроны…
– Интересно, от какой? – оживился стражник.
Галл помотал головой:
– Не скажу – не моя тайна. Ну, давай сюда послание, отнесу. Как раз собирался зайти сейчас к Рыси, так, ненадолго. Вина у него все равно нет выпили…
– Нет? – разочарованно переспросил Аманд. – Жаль. А то бы и я с тобой на пару зашел. Ну, раз нет так нет. Иди уж сам.
Кивнув на прощанье стражу, Автебиус отошел. Ни в какую каморку Рыси он, конечно же, не пошел, сначала заглянул к себе. Нагрев над пламенем светильника тонкую медную проволочку, аккуратно разлепил дощечки… Ага!
'АнтЮнийеслисможешьприходивечеромвдомвдовыКлиментииКапитолиныябудутамФлавия'
Флавия… Так-так… Мерзко усмехнувшись, галл отломил от ножки ложа тонкую щепку, затер 'домус Климентиус' и вместо этого написал 'домус меус' – 'мой дом'.
– Ну вот. – Он довольно потер руки и, выскочив на улицу, схватил за локоть бредущего из уборной парня – гладиатора из молодых.
– Стражник Аманд велел передать Рыси. – Автебиус вложил послание в ладонь юноши.
И, прежде чем парень что-то ответил, хитрый галл уже растворился во тьме. Скрипнула дверь казармы.
– Послание?! – обрадованно вскочил Рысь. – Так давай же его сюда, не стой.
Юноша молча протянул дощечки, и Тирак усадил его на свое ложе.
– Мне нельзя задерживаться, – испуганно дернулся парень. – Иначе…
– Ничего, ничего. – Иллириец похлопал его по плечу. – У нас – можно. Тем более, тебя послал стражник Аманд, так и скажешь, ежели что. На вот, подкрепись! – Гостеприимный Тирак вытащил из-под ложа изрядный кусок окорока – вчера иллириец изображал охранника в одном знатном доме, оттуда и прихватил
