благоволили к новшествам. Беда в том, что благоволение их длилось очень недолго. Первую неделю «Одиоз» процветал, во вторую неделю едва покрыл расходы, а теперь и вовсе захирел. На последнем показе накануне вечером публика состояла из одного глухого гнома и орангутана, пришедшего со своим арахисом. Доход Безама зависел в основном от продажи арахиса и попзёрна, а потому Плантер сейчас пребывал в самом дурном расположении духа.
Он открыл дверь и выглянул наружу слезящимися от недосыпа глазами.
— Закрыто до двух часов, — сказал он. — В два утренник. Тогда и приходи. Места любые.
И захлопнул дверь. Которая, ударившись о башмак Достабля, тотчас отлетела назад и стукнула Безама по носу.
— Я по поводу специального показа «Клинка страсти», — сказал Себя-Режу Достабль.
— Специального показа? Какого еще специального показа?
— Того специального показа, о котором я пришел поговорить.
— Никаких специальных клинков страсти мы не показываем. Мы показываем «Увлекательные…»
— Господин Достабль сказал, что вы показываете «Клинок страсти», — пророкотал чей-то голос.
Достабль прислонился в дверному косяку. Во дворе показался огромный обломок скалы. Судя по всему, в него лет тридцать без перерыва палили стальными ядрами. Скала согнулась пополам и нависла над Безамом.
И тот узнал Детрита. Все узнавали Детрита. Такого тролля трудно забыть.
— Да я слыхом не слыхивал…
Себя-Режу Достабль, ухмыляясь, вытащил из-под полы большой жестяной футляр.
— А это афиши, — сказал он, извлекая из футляра толстый белый рулон.
— Господин Достабль велел расклеить на стенке несколько штук, — с гордостью сообщил Детрит.
Безам развернул афишу. Выполненная в едко-слезоточивых тонах, она изображала Джинджер с надутыми губками и в весьма облегающей блузке, а также Виктора, который одной рукой вскидывает девушку на плечо, а другой отражает натиск целой коллекции чудовищ. И все это на фоне извергающихся вулканов, бороздящих небо драконов и пылающих городов.
— «Движущаяся Картинка, Каторую Не Сумели Запретить! — неуверенным голосом прочел Безам. — Апаляющие Приключения на Пылающей Заре Новаго Кантинента! Мущина и Женщина в Ахваченном Бизумем Мирре! При Участии **Делорес де Грех** в роли Женщины и **Виктора Мараскине** в роли Коэна-Варвара! ПРЕКЛЮЧЕНИЯ! АПАСНОСТИ!! СЛАНЫ!!! Скоро в синозалах!!!!»
Безам перечитал афишу.
— А что это за де Грехх в звездочках? — подозрительно спросил он.
— Это —
— Вот это да! — невольно вырвалось у потрясенного Безама.
Достабль мысленно похлопал себя по плечу в знак одобрения. Он и сам изумился собственной выдумке.
— Думаю, примерно через час можно начинать показ, — сказал он.
— Так рано?! — удивился Безам.
На этот день у него был заготовлен к показу клик «Увликательное изучение ганчарного римесла». Хотя что-то смущало Безама в этом клике. Новое предложение показалось ему более заманчивым.
— Да, — уверенно заявил Достабль. — Его захочет увидеть тьма народу.
— Ну, не знаю… — усомнился Безам. — Публики в последнее время все убавляется.
— На эту картинку зритель пойдет, — заверил его Достабль. — Можешь мне поверить. Я разве когда-нибудь обманывал тебя?
Безам почесал в затылке.
— Ну… где-то месяц назад ты продал мне сосиску в тесте и сказал…
— Это был риторический вопрос, — оборвал его Достабль.
— Ага, — сказал Детрит. Безам сник.
— А-а. Ну, тогда… Насчет риторического не знаю.
— Вот и ладно, — сказал Себя-Режу, ухмыляясь, как хищный, злонамеренный крокодил. — Открывай двери, а потом сиди себе да загребай денежки.
— Хорошо, — покорно отозвался Безам. Достабль дружески обнял его за плечи.
— А теперь, — сказал он, — поговорим о процентах.
— Каких процентах?
— Сигару? — предложил Достабль.
Виктор медленно шел по безымянной главной улице Голывуда. Под ногтями у него был песок.
Его грызли сомнения в правильности того, что он сделал.
Быть может, человек этот был самым обычным стариком, что жил у моря и промышлял его дарами, который, однажды заснув, не сумел проснуться наутро, — хотя старый красный с золотом камзол с разводами грязи не самая обычная одежда для тех, кто промышляет дарами моря. Трудно сказать, сколько времени старик был мертв. Сухой воздух в сочетании с морской солью способствуют сохранению тканей — и старик действительно сохранился таким, каким, скорее всего, был при жизни, то бишь похожим на давно отпетого мертвеца.
Судя по виду хижины, море приносило старику весьма необычные дары.
Виктор подумал было поставить в известность местных жителей, однако едва ли во всем Голывуде отыскался бы человек, которого бы взволновала его находка. Пожалуй, на всем белом свете только одну персону могло интересовать, жив старик или умер. И уж он-то всегда первым узнает о смерти.
Виктор закопал тело в песке за хижиной…
Подняв голову, он увидел невдалеке заведение Боргля и решил рискнуть там позавтракать. К тому же ему надо было где-нибудь посидеть и полистать книгу.
Книги на песчаных косах — нечастое явление. И редко когда их находишь в руках мертвеца, лежащего в полуразрушенной хижине.
На обложке значилось: «Книга о Кине». На первой странице старательным, округлым почерком человека, для которого писание — редкий и тяжкий труд, было выведено: «Сие Хроника Хронителей Беверли-холма пириписанная мною Декканом Патамушто Старая савсем Развалилась».
Виктор осторожно переворачивал плотные страницы. Листы были густо покрыты почти одинаковыми записями. Дат не указывалось вовсе, однако это было не так и важно, поскольку один день мало чем отличался от другого.
«Встал. Схадил по нушде. Разлажыл кастер, абъявил Утрений Сианс. Завтракал. Сабирал дрова. Разлажыл кастер. Искал еды на холме. Савершил песнапение Вичернего Сианса. Ужин. Песнапение Начного Сианса. Пашел по нушде. Лек спать.
Встал. Пашел по нушде. Расжег агонъ, агласил Утрений Сианс. Завтракал.
