кажется, говорящ… Нет, так, пожалуй, нельзя…»
— Э-э-э, — сказал он.
«А ты довольно разговорчив для… Тоже не то».
— Блохи, — объяснил Гаспод, меняя ухо, ногу и тему. — Совсем зажрали.
— Сложно тебе.
— А тут еще тролли. Терпеть их не могу. Пахнут как не знаю что. Ходячие камни клятые. Попробуешь укусить — тут же зубы выплюнешь. Это же противоречит природе.
«Кстати о природе, я вдруг заметил, что ты…»
— Пустыня, одно слово, — продолжал Гаспод. «Ты — разговариваешь».
— Удивляешься, небось? — осведомился Гаспод, вновь вцепившись в Виктора своим пронзительным взглядом. — Гадаешь про себя, как это так случилось, что собака вдруг заговорила?
— Даже и не думал ни о чем таком, — заявил Виктор.
— Вот и я не думал, — сказал Гаспод. — Но недельки две назад пришлось. В жизни ни единого клятого словечка не произнес. Работал на одного типа там, в большом городе. Фокусы и всякое такое. Мяч держал на носу. Разгуливал на задних лапах. Прыгал через обруч. В конце обходил всех со шляпой в зубах. Ну, знаешь — выступал. А тут недавно женщина какая-то потрепала меня по башке и говорит: «Ой, — говорит, — какая собачка славная. Смотрит так, как будто каждое наше слово понимает». Ну а я и думаю: «Хо-хо, дамочка, больно надо мне то, что вы несете, слушать». И вдруг слышу эти самые слова из собственной клятой пасти. Я, конечно, шляпу в зубы и ноги оттуда, пока они глазами хлопали.
— Почему? — удивился Виктор. Пес закатил глаза.
— А как по-твоему? Представляешь, что за жизнь у говорящей собаки? И угораздило меня пасть открыть…
— А зачем ты тогда со мной заговорил? — удивился Виктор.
Гаспод бросил на него хитрый взгляд.
— А вот заговорил. Но ты попробуй, расскажи кому-нибудь о том, что с тобой случилось… — предложил он. — А вообще, с тобой можно. У тебя взгляд подходящий. Я такой взгляд за милю узнаю.
— Ты это о чем?
— Сейчас ты себе как бы не принадлежишь. Угадал? — ухмыльнулся пес. — У тебя такое чувство, будто кто-то другой думает за тебя, — так?
— Э-э-э.
— Вот от этого появляется такой загнанный, затравленный взгляд, — пояснил пес, подбирая с земли шляпу. — Два пенса, — невнятно произнес он, держа ее в зубах. — Не то чтобы я мог их как-то потратить, но… всего два пенса! — Гаспод презрительно передернул плечами.
— Про какой загнанный взгляд ты говоришь? — спросил Виктор.
— Да у вас у всех такой взгляд. Много званых, да мало избранных — типа того.
— Какой взгляд?
— Как будто бы тебя позвали сюда, а ты сам не знаешь, зачем. — Гаспод снова попытался почесать ухо. — Я видел, как ты играл Коэна-Варвара.
— Э-э-э… ну и как тебе?
— Ну, пока старина Коэн об этом не узнает, можешь жить спокойно.
— Я спрашиваю, когда он отсюда ушел? — прокричал Достабль.
Подмяв под себя небольшую сцену, Рубина гудела что-то голосом корабля, севшего в тумане на мель.
— ГрооООоууонноггхрххооООо…[6]
— Он только что ушел! — громыхнул Утес. — Я хочу послушать песню, можно?
— …ОоуооугрххффрпроооООо…[7]
Себя-Режу Достабль тщетно пихал в бок Детрита, который вдруг бессильно опустил кулаки, завороженно внимая пению.
До сих пор жизнь старого тролля была проста и неказиста: одни люди тебе платят, другим ты бьешь лица.
Теперь эта жизнь начала осложняться. Детриту подмигнула Рубина.
Странные, непривычные чувства бушевали в изношенном сердце Детрита.
— …ГроооОООооохоофооООоо…[8]
— Пошли, — приказал Достабль.
Детрит тяжело поднялся на ноги и в последний раз с тоской и восторгом посмотрел на сцену.
— …ОооОООгооООмоо. Оохххоооо[9] .
Рубина послала ему воздушный поцелуй. Детрит вспыхнул, как свежеотшлифованный гранат.
Гаспод вывел Виктора из закоулка и повел по мрачным, поросшим чахлым кустарником и осокой пустырям взморья, что простирались за окраиной города.
— Что-то в этом месте неладно, — бурчал он.
— Оно
Гаспод взглянул на него с таким видом, точно намеревался презрительно сплюнуть.
— Вот, к примеру, я, — продолжал он, словно не услышал вопроса. — Пес. В жизни ничего во сне не видел, ну, иногда, может, за кем-то там гонялся. Ну, еще секс, понятно. И вдруг — я начинаю видеть клятые сны. Причем цветные! Перепугался до чертиков. Раньше-то я вообще не знал, что такое цвет. Собаки все видят в черно-белом — да ты это и сам, небось, знаешь, ты же у нас грамотный, читать умеешь. А красный цвет, доложу тебе, это вообще беда. Ты себе считаешь, что с первых зубов грыз белую косточку с какими-нибудь серыми разводами, и вдруг получается, что годами жрал что-то жуткое и красно-бордовое.
— А что у тебя за сны? — спросил Виктор.
— Такие, что язык не повернется рассказать, — сказал Гаспод. — Однажды приснилось, как клятый мост водой смывает, а я должен бежать и лаять — предупреждать. То вдруг горит дом, а я вытаскиваю оттуда детей. А то еще про каких-то пацанов — они заблудились в пещерах, а я, значит, нахожу их, потом привожу к ним спасателей… А ведь я детей терпеть не могу. В общем, стоит мне положить голову на лапы, как я тут же начинаю людей выручать, выносить, спасать, вытаскивать, грабителей за хвост хватать и вообще черт-те что. Ты пойми, мне ведь уже семь лет, у меня хромота, лишаем я болею, блохи меня загрызли, кому не лень пинают меня — оно мне нужно, каждую ночь героем становиться?
— Да, занимательная штука — жизнь, когда видишь ее глазами своего ближнего, — заметил Виктор.
Пес закатил к небу желтые зрачки, так что остались видны только воспаленные веки.
— А куда, э-э-э… мы идем? — спросил Виктор.
— Идем повидать кое-кого из местных, — сказал Гаспод. — Потому что там тоже какие-то
— Значит, мы идем на холм? А я и не знал, что на холме живут люди.
— Никакие это не люди, — ответил Гаспод.
