А Достабль по-прежнему изучал Виктора. Наконец он произнес:
— А ведь ты прав. Да, да, да. Виктор прав. Почему, кроме него, никто не обратил на это внимание?!
— Я как раз хотел сделать одно предложение, дядя, — поспешил встрять Солл. — Надо бы нам эту картинку немного разукрасить.
Достабль сделал неопределенный взмах сигарой.
— Мы можем придумать что-нибудь еще, нет проблем. Ну, скажем… скажем… как вам гонки на колесницах? По-моему, берет за душу. Герой, например, на полном скаку вылетает из колесницы. Или колесо вдруг отрывается. А? Как?
— Гм… Я вообще-то случайно читал одну книгу… про Гражданскую войну, — тщательно подбирая слова, проговорил Солл. — И мне кажется…
— И тебе кажется, что там как раз упоминалось про такие гонки… Я тебя правильно понял? — промурлыкал Достабль, облизываясь так, что его племяннику стало страшно.
— В общем, ты старше, дядя, тебе лучше знать, — сдался Солл.
— А еще… еще… — Достабль задрал голову, подставляя ее ветрам вдохновения. — Еще мы могли бы задействовать громадную акулу…
Судя по голосу, которым были произнесены эти слова, от Достабля самого не укрылись кое-какие шероховатости этого предложения.
Солл посылал Виктору умоляющие взоры.
— У меня есть веские основания предполагать, — сказал Виктор, — что акулы в Гражданской войне не участвовали.
— Ты думаешь, или ты уверен?
— Я уверен в том, что появление акул на поле боя не прошло бы незамеченным.
— Их могли не заметить, — пробормотал Солл, — только если бы они тут же угодили под ноги боевым слонам.
— М-да, — с досадой произнес Достабль. — Ну, это я просто так — фантазирую. Вертится всякое…
С минуту он вдумчиво смотрел в одну точку, а потом торопливо тряхнул головой.
«Акула! — подумал Виктор. — Собственные мысли человека — это крошечные золотые рыбки. Но вдруг эти рыбки куда-то исчезают, в пучине мозга происходит какое-то
— Ты абсолютно не умеешь себя вести, — выговаривал Виктор Гасподу, когда они остались вдвоем. — Я все время слышал из-под стула твое брюзжание.
— Может, я не умею себя вести, но я, по крайней мере, не западаю на девушек, которые впускают в наш мир всяких монстров и чудовищ.
— И то хорошо, — отозвался Виктор и тут же вскинул голову: — О чем это ты?
— Ага! Теперь он, видите ли, заинтересовался! Твоя подружка…
— Она мне не подружка.
— Твоя тебе-не-подружка, — продолжал Гаспод, — выходит каждую ночь из дому и поднимается на холм, где пытается открыть ту самую дверь. И эта ночь не была исключением. Только ты ушел, как она стрелой помчалась туда. Но я ее выследил и преградил ей дорогу, — глазом не моргнув сообщил Гаспод. — Только, пожалуйста, без благодарностей… Сейчас надо думать о том, что там, в холме, замурована какая-то черная сила, а Джинджер потихоньку выпускает ее на волю. А мы потом удивляемся, что она каждое утро на работу опаздывает и приходит вся бледная. Побледнеешь, если всю ночь на холме кувыркаться.
— А откуда ты знаешь, что силы именно черные? — убитым голосом осведомился Виктор.
— Рассуди сам, — сказал Гаспод. — Что можно держать в заточении глубоко внутри холма, в пещере за большими дверями? Уж никак не дешевую рабочую силу, которая будет тебе по ночам посуду мыть. Никто не говорит, — великодушно признал он, — что она делает это сознательно. Может, они взяли и подчинили ее себе, а судя по тому, как она любит кошек, подчинить ее нетрудно, и сделали из нее орудие своих темных происков.
— Ты иногда заговариваешься, — заметил Виктор, отнюдь не уверенный, так ли это на самом деле.
— Спроси ее сам, — надменно проговорил пес.
— А вот и спрошу!
— Давай, спроси!
«А и верно, как ее спросишь? — задумался Виктор, пока они с Гасподом выбрались на солнце. — Простите, госпожа, но мой пес говорит, будто… Не годится! Джинджер, я понимаю, что тебе надо дышать свежим воздухом… Нет! Слушай, Джинджи, моя псина тут гуляла и… М-да…»
Не исключено, что ему следует просто начать разговор и незаметно подвести к обсуждению всяких чудищ, населяющих Антимиры…
Впрочем, разговор откладывался — судя по тем воплям, что доносились из студии.
Страсти кипели вокруг третьей главной роли в «Поднятых ураганом». Виктор, конечно, должен был стать неотразимым и немного растленным героем, Джинджер могла считать себя единственной претенденткой на роль его партнерши. А вот подыскать исполнителя второй мужской роли, персонажа скучного и добропорядочного, оказалось совсем не просто.
Виктору прежде никогда не приходилось видеть, как люди в припадке ярости топают ногами. Он был склонен думать, что такое бывает только в книжках. Но Джинджер это делала в жизни.
— А потому, — кричала она, — что я сама тогда буду выглядеть посмешищем!
Солл походил на громоотвод в час испытаний. Он отчаянно размахивал руками.
— Но он просто
— Твердый, стойкий? Тогда в самый раз! — вскричала Джинджер. — Закуйте его в латы, наклейте ему усы, но он все равно останется камнем!
Тут над ними обозначились довольно внятные очертания Утеса. Послышалось столь же веское откашливание.
— Одну минуточку, — сказал тролль, — надеюсь, это было сказано не в буквальном смысле?
Теперь пришел черед Джинджер взмахнуть руками.
— К троллям как таковым я отношусь очень хорошо, — пояснила она. — В особенности когда тролль остается троллем. Но я не могу целоваться с, э-э, булыжником и притворяться, будто испытываю к нему самые трепетные чувства.
— Послушай-ка, — голос Утеса резко взвинтился вверх, как мяч, запущенный в небеса. — Значит, по-твоему, пока тролль людям головы проламывает, это — порядок, пусть снимается, но чувства у тролля? Нет, такого не может быть! Чувства ведь могут быть только у мягкотелых людишек.
— Она этого не говорила! — в отчаянии заорал Солл. — Она не…
— Ударь меня ножом — разве из меня не польется кровь? — призвал Утес.
— Нет, не польется, — ответил Солл, — но это не значит…
