– Это неправильно. Нельзя так относится к людям, ведь… Ой.
Брута наткнулся на спину одного из поддьяконов. Отряд остановился, потому что остановился эфебский эскорт, но в основном потому, что по улице бежал человек.
Он был довольно стар и во многих аспектах напоминал жабу, которую долго-долго высушивали. Что-то в его облике заставило бы вас вспомнить словечко «шустрый», но в настоящий момент скорее всего напрашивались описания «в чем мать родила» и «промокший до костей», причем оба понятия полностью соответствовали действительности. Правда, он был в бороде. Такую бороду, как была у него, можно легко использовать как плащ-палатку.
Нисколечки не смущаясь, человек пронесся по улице и затормозил у гончарной лавки. Гончара явно не взволновал тот факт, что к нему обращается какой-то голый и мокрый тип. На самом деле никто на улице не обращал на человечка ни малейшего внимания.
– Будь добр, горшок номер девять и веревку, – рявкнул старик.
– Сию секунду, господин Легибий.
Гончар достал из-под прилавка полотенце. Старик с рассеянным видом принял его. У Бруты сложилось впечатление, что подобное происходит не в первый раз.
– А также рычаг бесконечной длины и надежную точку опоры, – продолжил Легибий, вытираясь.
– У меня есть только то, что ты видишь, господин. Горшки и обычные хозяйственные товары, аксиоматические механизмы сейчас в дефиците.
– А кусочек мела у тебя имеется?
– Остался с прошлого раза, – ответил гончар.
Старичок взял мел и принялся чертить на ближайшей стене треугольники. Потом взгляд его случайно упал вниз.
– Почему на мне нет одежды? – осведомился он.
–
– Я оставил одежду в ванне?
– Думаю, когда ты был в ванне, тебе пришла в голову очередная замечательная идея, – подсказал гончар.
– Правильно! Правильно! Мне пришла в голову прекрасная идея, как перевернуть мир! – воскликнул Легибий. – Простой принцип рычагов. Должен работать идеально. Осталось только уточнить технические детали.
– Замечательно. Зимой можно будет туда, где теплее, – согласился гончар.
– Могу я одолжить у тебя полотенце?
– Оно и так твое, господин Легибий.
– Правда?
– Ты забыл его здесь в прошлый раз. Помнишь? Когда тебе в голову пришла идея устройства маяка?
– Чудесно, чудесно. – Легибий завернулся в полотенце и провел на стене еще несколько линий. – Замечательно. Я пришлю кого-нибудь забрать стену.
Он обернулся и, казалось, только что заметил омниан, присмотрелся и пожал плечами.
– Гм-м, – только и сказал он и зашагал прочь.
Брута подергал за плащ одного из эфебских солдат.
– Прошу прощения, но почему мы остановились?
– Мы обязаны уступать дорогу философам, – пояснил солдат.
– А кто такой философ? – спросил Брута.
– Тот, у кого хватило ума подыскать себе непыльную работенку, не связанную с подъемом тяжестей, – раздался голос в его голове.
– Безбожник в поисках справедливой участи, которой он, несомненно, заслуживает, – ответствовал Ворбис. – Выдумщик заблуждений. Они слетаются в этот проклятый город, как мухи на навозную кучу.
– На самом деле все дело в климате, – пояснила черепашка. – Сам подумай. Если у тебя есть склонность выпрыгивать из ванны и бежать по улице каждый раз, когда в голову приходит блестящая идея, вряд ли ты захочешь жить в холодном климате. Если бы такие люди жили в холодном климате, они бы давно вымерли. Обычный естественный отбор, не более. Эфеб знаменит своими философами. Это даже лучше, чем уличный театр.
– Что лучше – толпа стариков, бегающая по улицам без одежды? – едва слышно произнес Брута, когда колонна двинулась дальше.
– Вроде того. Проводя все свое время в раздумьях о проблемах вселенной, о менее значительных вещах ты просто забываешь. Например, о штанах. Девяносто девять из ста идей оказываются совершенно бесполезными.
– Почему же никто не додумался надежно запереть их где-нибудь? – спросил Брута. – Лично мне кажется, что они никакой пользы не приносят.
– Потому что сотая идея, – сказал Ом, – обычно бывает гениальной.
– Что?
– Видишь ту высокую башню на скале?
Брута поднял глаза. На самом верху башни металлическими полосами был закреплен сверкающий на солнце большой диск.
– Что это? – прошептал он.
– Причина, по которой у Омнии больше нет флота, – ответил Ом. – Вот почему так полезно иметь под рукой нескольких философов. Они размышляют себе на тему «Истина – это красота, или красота – это истина?» или «Производит ли шум падающее в лесу дерево, если никто его не слышит?», а потом, когда ты уже решишь, что они вообще вот-вот обслюнявятся, один из них и говорит этак невзначай: «Интересной демонстрацией принципов оптики будет размещение на высоком месте тридцатифутового параболического зеркала, способного направлять солнечные лучи на вражеский флот». Философам приходят в голову удивительные идеи. А незадолго до этого в целях демонстрации принципа рычага было изобретено замысловатое устройство, способное метать шары горящей серы на расстояние в две мили. А до этого, насколько я помню, было придумано какое-то подводное судно, которое втыкало в днища кораблей заостренные бревна.
Брута снова посмотрел на диск. Из речи Ома он понял не больше трети.
– Так оно производит или нет? – наконец спросил он.
– Что производит? Кого производит?
– Шум. Дерево. Если упадет, когда никто его не слышит?
– А кого это волнует?
Процессия подошла к воротам в стене, которая окружала скалу, как повязка окружает голову. Эфебский капитан остановился и развернулся.
– Глаза…
– Это оскорбительно! – закричал Ворбис. – Мы явились к вам с дипломатической миссией!
– Это не мое дело, – ответил капитан. – Мое дело лишь объявить: «Если вы собираетесь войти в эти ворота, ваши глаза должны быть завязаны». – Можете не завязывать глаза. И оставаться снаружи. Но если вы все же хотите оказаться внутри, то войти вы сможете только с повязкой на глазах. В этом и заключается этот, как его, жизненный выбор.
Один из поддьяконов что-то прошептал Ворбису на ухо. Затем тот провел краткое совещание с командиром омнианских легионеров.
– Хорошо, – согласился он наконец. – Мы повинуемся принуждению.
