Роковая музыка

– С сахаром? – вскипел Чудакулли. – И вы разрешили ему есть сахар? Знаете же, что ему ни в коем случае нельзя сахар, он себя потом странно ведет. Госпожа Герпес обещала подать заявление об уходе, если мы еще раз подпустим его к сахару. – Он повел коричневых волшебников к сломанной двери лавки. – Все в порядке, дружище, – сказал он владельцу кофейни. – Мы – волшебники. Завтра утром я пришлю деньги.

– Ха, и ты считаешь, я тебе поверю? – воскликнул гном.

Ночь выдалась длинной и тяжелой. Повернувшись, Чудакулли взмахнул рукой. Раздался треск октаринового пламени, и на каменной стене выжглись слова: «Я ДЛЖН ТБЕ 4 ДОЛАРА».

– Конечно поверю, нет проблем. – Гном нырнул обратно в пену.

– Не думаю, что госпожа Герпес будет нас ругать, – заметил профессор современного руносложения, пока они, хлюпая туфлями, шли по ночным улицам. – Я видел ее и еще нескольких служанок на… э-э… концерте. Ну, девчонок с кухни. Молли, Полли и… э-э… Долли. Они… э-э… кричали.

– Музыка не показалась мне настолько плохой, – заметил Чудакулли.

– Нет… э-э… не как от боли, – поправился профессор современного руносложения и густо покраснел. – Они закричали, когда тот парень принялся вилять бедрами. Вот так…

– Что-то он больно походил на эльфа, – с подозрением припомнил Чудакулли.

– А еще… э-э… кажется, она бросила на сцену что-то из своего… э-э… белья.

Услышав это, замолчал даже Чудакулли. Каждый волшебник вдруг погрузился в глубоко личные мысли.

– Кто, госпожа Герпес? – спросил заведующий кафедрой беспредметных изысканий.

– Да.

– Что, свои…

– Думаю… э-э… да.

Чудакулли довелось как-то раз узреть сушившееся на веревке белье госпожи Герпес. Он и представить себе не мог, что в мире существует так много розовой резинки для белья.

– Что, действительно свои?… – спросил словно откуда-то издалека декан.

– Я практически уверен.

– Это был опасный трюк, – быстро произнес Чудакулли. – Кто-то мог получить тяжелую травму. Значит, так, всем немедленно вернуться в Университет и принять холодную ванну.

– Действительно свои?… – не унимался заведующий кафедрой беспредметных изысканий.

Образ белья госпожи Герпес наотрез отказывался покидать уютные головы волшебников.

– Займитесь наконец делом и найдите казначея! – рявкнул Чудакулли. – И знаете что? Завтра утром я с удовольствием вызвал бы вас к руководству Университета – если бы вы не были этим самым руководством…

Старикашка Рон, профессиональный маньяк и один из самых трудолюбивых нищих Анк-Морпорка, подслеповато вгляделся в полумрак. У лорда Витинари было превосходное ночное зрение. И, к сожалению, очень острое обоняние.

– Ну, а что потом? – спросил он, стараясь дышать в сторону, – несмотря на то что сам Старикашка Рон был горбатым карликом, его запах, казалось, заполнял весь окружающий мир.

На самом деле Старикашка Рон был физическим шизофреником. Был Старикашка Рон, и был запах Старикашки Рона, который за долгие годы развился настолько, что стал отдельной личностью. Каждый человек обладает каким-то запахом, который сохраняется некоторое время после его ухода, но запах Старикашки Рона обладал способностью появляться за несколько минут до самого нищего, чтобы расположиться поудобнее и спокойно дожидаться хозяина. Этот запах эволюционировал в нечто настолько поразительное, что человеческий нос, будучи не в состоянии его воспринимать, мгновенно самозатыкался, спасая организм от жуткого отравления. Люди узнавали о приближении Старикашки Рона по тому, что у них в ушах начинала плавиться сера.

– Проклятье, проклятье, не той стороной, а я им говорил, разрази их гром…

Патриций терпеливо ждал момента, когда блуждающий ум Старикашки Рона в очередной раз наткнется на его язык.

– …Шпионили за мной при помощи магии, я же говорил им, бобовый суп… А потом все начали танцевать, понимашь, а потом два волшебника стояли на улице, музыку можно поймать в коробку, говорит один, а господин Достабль заинтересовался, но тут взорвалась кофейня, после чего все вернулись в Университет… разрази их гром, будто я не знаю!

– Кофейня взорвалась?

– Кофейная пена забрызгала все вокруг, ваш-честь… разрази…

– Да, да, последнюю часть я уже слышал, – нетерпеливо помахал рукой патриций. – И это все, что ты хотел мне сказать?

– Ну… разрази…

Старикашка Рон почувствовал ледяной взгляд патриция и сразу взял себя в руки. Даже пребывая в своем весьма индивидуальном благоразумии, нищий понимал, когда не стоит испытывать свое порядком поношенное счастье. Его Запах бродил по комнате, читал документы и рассматривал картины.

– Говорят, он сводит с ума всех женщин. – Нищий наклонился ближе. Патриций отодвинулся. – Говорят, когда он задергал бедрами… госпожа Герпес бросила свои… как их там… на сцену, во как!

Патриций удивленно поднял бровь.

– Как их там?

– Ну, вы понимаете… – Старикашка Рон замахал руками.

– Пару наволочек? Два мешка с мукой? Какие-то очень просторные шта… О, понимаю. Ничего себе. Жертв не было?

– Не знаю, вашчесть. Но кое-что Старикашка Рон знает наверняка.

– Да?

– Гм… Хромоногий Майкл сказал, вашчесть иногда платит за информацию…

– Да, про это я тоже слышал. Интересно, и откуда берутся такие слухи? – как бы про себя спросил патриций, вставая и открывая окно. – Наверное, стоит принять меры.

Старикашка Рон еще раз напомнил себе, что он, возможно, безумен, но не безрассуден.

– У меня еще вот это есть, вашчесть. – Из отвратительных глубин своего поношенного огромного балахона он вытянул какой-то лист. – Тут все-все написано, вашчесть.

Это был плакат, напечатанный яркими простыми цветами. Плакат был явно недавний, но пребывание за пазухой Старикашки Рона даже в течение одного-двух часов очень сильно сказалось на его физическом… и моральном состоянии. Патриций взял пинцет и аккуратно развернул плакат.