– Не смей так разговаривать с отцом! – закричала графиня.
– И не смей так говорить об Агнессе! – прорычал Влад.
– Ты упомянул Агнессу? Но разве я сказала о ней хоть слово? – холодным тоном осведомилась Лакримоза. – Кажется, нет. Мне даже в голову не приходило говорить о ней.
– Я не потерплю
– Вот оно что, – кивнула Лакримоза. – Нам даже поспорить нельзя! Мы должны беспрекословно,
– Мы же договорились…
– Нет, это ты договорился, а тебе никто не возразил. Влад был прав!
– Неужели? – Граф повернулся к сыну. – И в чем же ты был прав?
Влад несколько раз открыл и закрыл рот, пытаясь составить слова в связное предложение.
– Ну, я мог упоминать, что наши поступки в Ланкре вряд ли можно назвать благоразумными…
– О! – воскликнула графиня. – Да что ты смыслишь в благоразумии, мальчишка! Ты прожил чуть больше двухсот лет.
– Вряд ли? – переспросил граф.
– И это еще ласково! Лично я бы назвала это просто
Она протянула руку, схватила стоявшего рядом мужчину и повернулась к нему – с развевающимися волосами и широко открытым ртом.
И замерла, как будто вдруг окаменела.
Потом выгнулась, схватилась рукой за горло и с ненавистью посмотрела на отца.
– Что… что ты сделал? – прохрипела она. – Мое горло… Ты что-то сделал!
Граф провел ладонью по лбу и сжал пальцами переносицу.
– Лакки…
–
Коротко вскрикнул один из обычных вампиров. Агнесса не могла вспомнить его имя, – то ли Фенрир, то ли Клятый, но она помнила, что он предпочитал, чтобы его называли Джеральдом. Он опустился на колени, схватившись руками за горло. Остальные вампиры тоже выглядели не слишком-то весело. Некоторые из них уже стояли на коленях и стонали – к немалому удивлению горожан.
– Я чувствую себя… нехорошо, – сказала, слегка покачиваясь, графиня. – Я же говорила, не надо было пить это вино…
Граф повернулся и уставился на Агнессу. Она невольно сделала шаг назад.
– Это ты, да?
– Конечно она! – простонала Лакримоза. – Ты же знаешь, старуха куда-то запрятала свою сущность, а она знала, что Влад запал на эту толстуху!
«Ее ведь здесь нет, верно?» – спросила Пердита. «А как ты сама считаешь?» – подумала Агнесса, отступая еще на шаг. «Не знаю, здесь она или нет, но сейчас это я думаю или кто?» – «Послушай, она спряталась в священнослужителе, нам обоим это известно». – «Это только твоя гипотеза. Ты просто решила, что это будет умный ход, поскольку все решат, что она спряталась в девочке».
– А почему бы тебе не забраться обратно в свой гроб и не сгнить там, мерзкий, вонючий опарыш! – гаркнула Агнесса. Фраза получилась не слишком удачной, но импровизированные оскорбления редко бывают складными.
Лакримоза бросилась на нее, но с ней явно было что-то не так. Вместо того чтобы скользить по воздуху, подобно бархатной погибели, она ковыляла, словно птица с перебитым крылом. Подгоняемая яростью, Лакримоза все-таки добралась до Агнессы, оставалось сделать последний прыжок…
Агнесса нанесла удар, вложив в него всю свою силу, и почувствовала, что Пердита тоже приняла в этом участие. Она даже не надеялась на успех. Вампирша была настолько ловкой, что могла три раза обежать вокруг Агнессы, пока та замахивалась… Но почему-то удар угодил прямо в цель.
Под изумленными взорами всех жителей Воронау Лакримоза попятилась. На губах ее проступила кровь.
Городской голова нахмурился.
Сжав кулаки, Агнесса встала в боевую стойку.
– Я не знаю, куда исчезла матушка Ветровоск, – сказала она. – Может, она здесь, внутри меня. – Внезапно на нее снизошло некое безумное озарение, и она гаркнула резким матушкиным голосом: – И если вы еще раз посмеете хоть пальцем меня тронуть, я откушу вам руки по самый локоть!
– Хорошая попытка, госпожа Нитт, – сказал, направляясь к ней, граф. – Но я не думаю, что…
Он замер и схватился обеими руками за золотую цепь, которая вдруг стала затягиваться у него на горле.
Стоявший за его спиной городской голова еще сильнее дернул за цепь, заставив вампира опуститься на колени.
Горожане переглянулись и мгновенно принялись действовать.
Вампиры поднялись в воздух, пытаясь набрать высоту. Они били ногами, откидывая от себя горожан. Факела были мгновенно сорваны со стен домов. Ночную тишину сменил жуткий рев толпы.
Агнесса посмотрела на замершего в ужасе Влада, Лакримозу окружало быстро сужавшееся людское кольцо.
– Беги, пока не поздно, – сказала она. – Иначе они…
Он повернулся и прыгнул. И последним, что она увидела, были его клыки.
Спускаться по склону оказалось тяжелее, чем подниматься. Из каждой ямки били ключи, каждая тропка превратилась в ручей.
Пока они с матушкой переваливались из лужи в канаву и обратно, Овес вспоминал «Книгу Ома», вернее, ту ее часть, в которой описывалось странствие пророка Брута с Омом по голой пустыне. Это странствие навсегда изменило омнианство. Мечи сменились проповедями, что привело к значительному сокращению смертности, ну, разве что за исключением тех случаев, когда проповедь слишком уж затягивалась. Но вместе с тем церковь раскололась на тысячу частей, которые принялись спорить друг с другом, что вызвало появление огромного количества овсов, которые спорили сами с собой.
«Интересно, – подумал Овес, – далеко ли ушел Брута, если бы поддерживал под руку матушку Ветровоск?» Было в этой старушке что-то несгибаемое, твердое, как камень. Наверное, примерно на полпути благословенный пророк поддался бы искушению и… сказал бы что-нибудь неприятное либо сделал многозначительный жест. Отогревшись у костра, матушка стала крайне раздражительной. Ее что-то очень беспокоило.
Дождь прекратился, зато усилился ветер – иногда он приносил заряды мокрого снега и града.
