Внезапно вокруг ворот на другой стороне двора все оживились, и въехало несколько кавалерийских офицеров. Должно быть, их ждали, потому как офицеры Злобении спешно подбегали ближе.
— А, похоже, князь вернулся, — заметил де Слов. — Он, возможно, не будет рад перемирию. Они отправили нескольких всадников ему навстречу.
— Он сможет что-нибудь сделать?
Де Слов пожал плечами.
— Он оставил здесь некоторых старших офицеров. Будет скандал, если он попытается что-то предпринять.
Высокая фигура спешилась и теперь шла прямо к Полли, или скорее, поняла она, к большому входу за ней. Отставая, за ним неслись суматошные клерки и офицеры. Но когда кто-то замахал перед его лицом чем-то белым, он схватил это и остановился так внезапно, что некоторые из офицеров врезались прямо в него.
— Эмм, — произнес де Слов. — Полагаю, это выпуск с карикатурой. Эмм.
Газета была отброшена прочь.
— Да, похоже, так оно и есть, — добавил де Слов.
Генрих приближался. Теперь Полли могла разглядеть его лицо.
Он казался оглушенным. Рядом с ней де Слов перевернул страничку блокнота и прокашлялся.
— Вы собираетесь говорить с ним? — удивилась Полли. — В таком настроении? Да он зарежет вас!
— Я должен, — ответил де Слов. И, когда князь и его свита были уже у дверей, сделал шаг вперед и произнес слегка скрипучим голосом: — Ваша светлость? Могу я поговорить с вами?
Генрих повернулся и увидел Полли. На мгновение их взгляды скрестились.
Адъютанты князя знали своего хозяина. Как только его рука опустилась к мечу, они окружили его, и началось неистовое перешептывание, среди которого раздавался громкий голос Генриха, вопрошающий «Что?» и «Что за черт!»
Толпа расступилась. Князь медленно и осторожно стряхнул пылинку с безукоризненно чистой куртки, бросил взгляд на Отто и де Слова и, к ужасу Полли, направился к ней…
… протянув руку в белой перчатке.
О, нет, подумала она. Но он умнее, чем думает Ваймс, и он может контролировать себя. А я вдруг становлюсь всеобщим талисманом.
— Ради блага наших великих стран, — произнес Генрих, — и во имя дружбы, предлагаю прилюдно пожать руки.
Не найдя иного выхода, Полли взяла его огромную руку и послушно пожала.
— О, очен хорошо, — произнес Отто, беря свой иконограф. — Я смогу сделать лишь один, потому как, к сожалению, придется использовать вспишку. Сикундочку…
Полли уже знала, что искусству, рождающемуся за секунду, тем не менее, необходимо гораздо больше времени, чтобы позволить улыбке застыть в безумной гримасе или, в худших случаях, в смертельном оскале. Устанавливая оборудование, Отто что-то бормотал себе под нос. Генрих и Полли не опускали рук и смотрели прямо в иконограф.
— Значит, — пробормотал Генрих, — солдатик вовсе не солдатик. Тебе повезло!
Полли продолжала ухмыляться.
— И часто вы угрожаете испуганным женщинам? — спросила она.
— А, это пустяки! В конце концов, ты всего лишь крестьянка! Что ты знаешь о жизни? И ты показала характер!
— Улибочку! — приказал Отто. — Адин, два, три… а, чер…
К тому времени, как пропали картинки перед глазами, Отто уже стоял на ногах.
— Однажди я все же найду такой фильтр, которий заработать, — пробормотал он. — Всем спасиба.
— Это было ради мира и дружбы между нашими странами, — произнесла Полли, мило улыбаясь и отпуская руку князя. Она отступила на шаг. — А это, ваше высочество, для меня…
Вообще-то, она не ударила. Жизнь — это поиск того, как далеко ты можешь зайти, а зайти можно слишком далеко, пытаясь понять, как далеко ты можешь зайти. Но простого рывка ногой было достаточно, чтобы увидеть идиотское падение в смехотворном, защищающемся приседании.
Она промаршировала прочь, напевая внутри себя. Этот замок не был сказочным, и не существует такой вещи, как сказочный конец, но иногда все же можно пригрозить прекрасному принцу ударом в пах.
А теперь, осталось кое-что еще.
Солнце уже садилось, когда Полли отыскала Джекрама, и кроваво-красный свет проникал внутрь сквозь высокие окна самой большой кухни крепости. Он сидел один за длинным столом возле самого огня, в полном обмундировании, и ел толстый кусок хлеба со свиным салом. Рядом с ним стояла кружка с пивом. Когда она подошла, он взглянул на нее и кивнул на соседний стул. Вокруг них взад и вперед бегали женщины.
— Свиное сало с солью и перцем, и кружка пива, — произнес он. — Лучше и быть не может. Всегда можно сделать самому. Хочешь кусочек? — И он махнул одной из служанок.
— Не сейчас, сержант.
— Точно? — спросил он. — Есть старая поговорка: поцелуи не вечны, в отличие от еды. Надеюсь, чтобы поразмыслить над этим, тебе не понадобится искать причин.
Полли села.
— Но пока что, поцелуй длится, — ответила она.
— Шафти разобралась со всем? — Он допил пиво, щелкнул пальцами служанке и указал ей на пустую кружку.
— К своему удовольствию, сержант.
— Что ж, это честно. Честнее не бывает. Что дальше, Перкс?
— Не знаю, сержант. Я пойду с Уо… с Алисой и армией и посмотрю, что будет.
— Удачи. Приглядывай за ними, Перкс, потому что я не иду, — сказал он.
— Сержант? — Полли была потрясена.
— Ну, похоже, сейчас войны не будет, а? В любом случае — вот он. Конец пути. Я внес свою лепту. Дальше не пойду. Еле сдержал дрожь перед генералом, а уж он-то будет рад увидеть мою спину. Кроме того, возраст берет свое. Сегодня, когда мы атаковали, я убил пятерых бедолаг, а потом вдруг понял, что задумался — зачем. Это не хорошо. Пора уходить прежде, чем я окончательно не затупился.
— Вы уверены, сержант?
— Мда. Кажется, давнее «моя страна, хороша или плоха» уходит прочь. Пора осесть и узнать, за что же мы боролись. Точно сало не будешь? У него даже корочка похрустывает. Вот что я называю стилем.
Полли отмахнулась от протянутого куска хлеба, и молча сидела, пока Джекрам поглощал его.
