Делай Деньги

— Трудно объяснить, — ответил Клемм. — Но звучало как запах вкуса малины.

— Правда? О. Ну тогда, полагаю, все в порядке. Вы правда чувствуете себя хорошо? Внутри? — спросил Мойст, отыскивая жуткий подвох. Ведь должен же быть. Но Оулс… Экзорбит выглядел счастливым, полным уверенности и энергии; выглядел человеком, готовым принять все, что бросит ему жизнь и отбить это в аут.

Игорь сматывал свои провода с очень довольным видом на том, что под всеми шрамами, наверное, было его лицом.

Мойст почувствовал укол вины. Он был убервальдским мальчишкой, который прошел через Вилинюское Ущелье так же, как и все остальные, пытаясь накопить свое состояние — поправка: состояние всех остальных — и у него не было права перенимать модное на равнинах предубеждение против клана Игорей. В конце концов, разве они просто не воплощали на практике то, во что, как они заявляли, верили столько священников и жрецов: что тело — это просто довольно тяжелый костюм из дешевых материалов, надетый на невидимую бессмертную душу, и, следовательно, менять кусочки как запчасти было не хуже, чем держать лавчонку поношенной одежды? Постоянным источником уязвленного изумления Игорей было то, что люди никак не могли понять, что это было и разумно, и экономно. По крайней мере, люди не хотели понимать до того момента, пока не промахивался топор и людям нужен был кто-то, кто быстро может протянуть руку помощи. В такой момент даже Игорь подходил.

В основном они выглядели… полезными. Игори, с их способностью не замечать боль, прекрасными вспомогательными средствами врачевания и чудесным умением выполнять операции на себе с помощью зеркальца, возможно, могут и не выглядеть как коренастые слуги, которых на месяц оставили под дождем. Все Игорины выглядели сногсшибательно, но обязательно было что-нибудь такое — красиво изогнутый шрам под одним глазом, браслет декоративного шва на запястье — что вызывало особый Вид. Это приводило в замешательство, но сердце у Игорей всегда на месте. Или одно из них, по крайней мере.

— Ну, э… хорошая работа, Игорь, — проговорил Мойст. — Так вы готовы приступить к работе над долларовой банкнотой, мистер, э, Клемм?

Улыбка мистера Клемма так и лучилась.

— Уже готово! — провозгласил он. — Сделал этим утром!

— Не может быть!

— Еще как сделал! Идите сюда и посмотрите! — человечек подошел к столу и поднял листок бумаги.

Банкнота сверкала золотым и фиолетовым. Она испускала деньги лучами. Она, казалось, парила над бумагой как маленький ковер-самолет. Она говорила о благосостоянии, и тайне, и традиции…

— Мы сделаем так много денег! — воскликнул Мойст. Ох, лучше бы нам это сделать, добавил он про себя. Нам понадобится напечатать по крайней мере 600,000 таких, пока я не смогу изобрести банкноты большего достоинства.

Но вот она лежит, такая прекрасная, что хочется плакать, сделать еще много таких и положить их в свой бумажник.

— Как ты сделал ее так быстро?

— Ну, очень большая часть этого всего — просто геометрия, — объяснил мистер Клемм. — Мистер Игорь был так добр, что сделал мне прибор, который с этим здорово помог. Пока, конечно, еще не все закончено, и я еще даже не начал оборотную сторону. Вообще-то, думаю, займусь этим прямо сейчас, пока голова свежая.

— Думаете, сможете сделать еще лучше? — спросил Мойст в благоговении перед гением.

— Я чувствую себя таким… Полным энергии! — отозвался Клемм.

— Думаю, это от электрических флюидов, — предположил Мойст.

— Нет, я имею в виду, что сейчас я ясно вижу, что необходимо сделать! Раньше все было как какой-то ужасный груз, который мне нужно было поднять, но теперь все легко и ясно!

— Ну, рад это слышать, — сказал Мойст, хотя был не совсем в этом уверен. — Прошу меня извинить, мне надо управлять банком.

Он проследовал сквозь анфиладу арок и вошел в главный зал через неприметную дверь, чуть не столкнувшись с Бентом.

— А, мистер Липовиг, я уже думал, куда вы…

— Что-то важное, мистер Бент?

Главный кассир выглядел оскорбленным — как будто он когда-то тревожил Мойста из-за чего-то неважного.

— Снаружи у Монетного Двора много людей, — сообщил он. — С троллями и телегами. Они говорят, что вы хотели, чтобы они установили — Бент содрогнулся — Печатный механизм!

— Все правильно, — сказал Мойст. — они от Тимера и Спулса. Мы должны печатать деньги здесь. Это выглядит более официально и так мы сможем следить за тем, что будет выходить наружу.

— Мистер Липовиг. Вы превращаете банк в… в цирк!

— Ну, это я — человек с цилиндром, мистер Бент, так что получается, что я инспектор манежа! — Мойст сказал это со смешком, чтобы немного разрядить обстановку, но лицо Бента внезапно стало грозовой тучей.

— Правда, мистер Липовиг? А кто вам сказал, что инспекторы манежа управляют цирком? Вы очень ошибаетесь, сэр! Почему вы забываете про остальных участников?

— Потому что они не знают, в чем суть банка. Пойдемте со мной в Монетный Двор, ладно?

Он зашагал через главный зал, хотя ему приходилось увертываться и петлять между очередями.

— А вы знаете, в чем суть банка, так, сэр? — произнес Бент, следуя за Мойстом своим отрывистым фламинговым шагом.

— Я учусь. Почему у нас на каждого служащего по очереди? — спросил Мойст. — Это значит, что если какой-то клиент займет много времени, то всей очереди придется ждать. Потом они начнут скакать из одной очереди в другую, а потом вы узнаете, что у кого-то обнаружилась ужасная травма головы. Поставьте всех в одну большую очередь и скажите подходить к первому освободившемуся служащему. Люди не возражают против длинных очередей, если видят, что они движутся… Извините, сэр!

Это было сказано клиенту, с которым он столкнулся. Человек восстановил равновесие, осклабился на Мойста, и голосом из прошлого, которое должно было остаться захороненным, произнес:

— Да ведь это же мой старый друг Альберт. Делишки у тя хорошо идут, так оно? — посетитель выплевывал слова сквозь плохо подходящие зубы. — Ты в швоем коштюме из швета!

Прошлая жизнь Мойста промелькнула у него перед глазами. Ему даже не требовалось для этого умирать, хотя чувство у него было такое, что он вот-вот так и сделает.

Это был Криббинс! Это мог быть только Криббинс!

Одним мешком с песком за другим, память Мойста оглушала его. Зубы! Эти чертовы вставные зубы! Они были гордостью и радостью этого человека. Он вытащил их в качестве трофея изо рта старика, которого ограбил, пока бедняга лежал, умирая от страха! Он шутил, что у зубов есть собственный разум! И они плевались, и щелкали, и чмокали, и так плохо вставлялись, что однажды даже развернулись и укусили его за горло!