— Почему угроблю? — желание затащить бабу в кусты угасло окончательно, но Зализа по-прежнему ее не отпускал. — Что ты, навка что ли?
— Лучше бы ты навку схватил, — покачала головой девка. — Может, жив бы остался.
— Держи его!
Зализа повернул голову и увидел двух волошинских подворников, бегущих к нему один с оглоблей, а другой с топором в рука. Позади них из ворот показался и сам боярин с обнаженным мечом. Опричник только головой покачал: ополоумели совсем, что ли? Из-за какой-то девки, которую разве только потискают, да отпустят, целую сечу затеять собираются!
Зализа отпустил бабенку, неторопливо вытянул саблю из ножен. Подбежавший парень взмахнул оглоблей, но опричник шагнул вперед, оказавшись рядом с ним и с силой ударил его рукоятью в лоб. Смерд откинулся на спину, уронив оглоблю себе на грудь, а опричник сделал еще шаг, и вытянул руку вперед, едва не коснувшись кончиком клинка горла второго подворника. Схватка остановилась не начавшись — в руках у мужика был обычный, плотницкий топор, с короткой рукоятью — а не боевой топорик на длинной ручке. Своим оружием смерд просто не мог дотянуться до врага.
— Алевтина, иди домой! — яростно дыша, остановился рядом боярин Волошин. Босой, в одной рубахе и портках, он все-таки не рискнул накинуться на бренного опричника, и только яростно сверкал глазами и тискал рукоять меча: — Что ты тут шляешься, сволота угличская? Место твое на цепи, кромешник подлый, а не в стране иудейской! Лапы свои поганые, черные отмой. Вон с моей земли, мерзавец! Все государю отпишу, он-то тебя на кол посадит.
Зализа, сплюнув, молча поворотился и пошел за своим конем. Теперь он понял, почему девка показалась ему знакомой. Не будь боярин Харитон таким заносчивым, не прячь дочь свою от глаз опричника, не случилось бы и всей этой истории. А так — видел Семен его Алевтину пару раз мельком издалека, да и все. И леший еще наверняка попутал, насмехнулся, дабы в следующий раз парень именем его не прикрывался.
— А хороша все-таки дочка у боярина, — усмехнулся Зализа, запрыгивая Ураку в седло и вспоминая ощущение мягкой податливой груди под своей ладонью. — Хороша!
Вернувшись к отогревающимся у костра засечникам, он наскоро похлебал горячий кулеш, и приказал отправляться в путь. В дороге дождь усилился, грозя сделать глинистые дороги и тропы скользкими, жидкими и совершенно непроходимыми, что было совсем не вовремя, учитывая назревающую в Северной пустоши крамолу. Дня три-четыре такого дождя, и не то что помещиков исполчить и к логову изменников вывести — из дома не выйти будет.
Показав купленным у Баженова смердам Кауштин луг, на котором он собирался их поселить, Зализа взял Ждана с семьей с собой в дом — не бросать же их под дождем? Заболеют, потом ни смерда, ни денег не останется. Лукерья, не ожидавшая такого наплыва едоков, засуетилась, достала из погреба не успевших толком просолиться грибов, хрустящей квашенной капусты, копченую рыбу. В итоге ужин оказался не горячим, а холодным, окончательно испортив Зализе настроение. Сгоряча он накричал на Лукерью, что до сих пор не может заменить ему травяной тюфяк на перину или хотя бы на перьевой матрац, и отправился спать.
За грехи гнева и сквернословия Господь наказал опричника бессонницей, и только после полуночи, поднявшись, согласно государеву Домострою и помолившись перед домашней иконой, Семен наконец-то уснул, но и ночью снился ему боярин Харитон, грозящий пальцем с длинным, криво изогнутым черным когтем, бьющий в пол козлиным копытом, а за спиной у него гнусно хихикала дочь Алевтина в алом коротеньком сарафане, из-под которого то и дело проглядывал ничем не прикрытый срам.
Утро порадовало людей вёдром. Настроение опричника сразу же улучшилось, и на радостях помимо обещанных лошади и топора он отвалил Ждану кое-что из старого тряпья, чтобы смерд с женой не замерзли, пока не обстроятся. Черносотенцы, так же, как и Зализа, не успевшие завести семей, ночевали в доме командира, а потому на этот раз никого дожидаться не требовалось и засечники выступили в путь сразу после завтрака. Заехав в деревню к Агарию, они захватили с собой полоненного чародея отправились менять стоящий в дозоре наряд.
— Ай добруха, кумоха; тетушка, гостьица, — услышал Станислав сквозь сон. — Пойдем со мной на чисто солнышко, за широкий стол. Молочка тебе налью, кашкой тебя покормлю. Будешь сытая, станешь веселая. Погуляти захочешь, в чистом поле цветов собрать, в речке широкой на себя посмотреть. А я тебя привечать стану, угощать стану, дом тебе большой поставлю, будешь в нем в тепле жить…
Хлопнула входная дверь, и припевный голос стал заметно глуше. Погожин из любопытства приоткрыл глаза и мельком увидел простоволосую женщину в полосатом сарафане крайне отталкивающей, неприятной внешности. Женщина скользнула от печи к входной двери, та хлопнула еще раз. Милиционер закрыл глаза и снова уснул.
Пробудил его запах вареного мяса. Во рту сразу потекли слюнки. Погожин приподнялся на локте, по телу пробежала предательская дрожь — и сразу отпустила.
— Никак проснулся? — рядом с печью появилась уже знакомая ему молодая женщина. На ней было одето странное платье из серой ткани с коричневой юбкой. Некий извращенный портной ухитрился сделать талию на этом платье сразу под грудью! То есть, высокая грудь, а ниже — юбка. Голову женщины закрывал странный головной убор похожий на повязанный вокруг головы кусок ткани одна сторона которого свободно свисала назад, закрывая голову и верх спины.
— Где я? — тихо спросил Погожин.
— В Еглизях, — кивнула женщина. — Ты баял, сюда идешь…
— Тетку я искал, — откинулся бывший патрульный на спину. — Трофимову Марью Николаевну. Вы ее не знаете?
— Нет здесь таких, — покачала головой женщина. — Ошибся ты.
— Может, вы просто незнакомы?
— Полежи, милой, — тяжело вздохнула женщина.
— Сейчас ухи куриной принесу. Лихорадку я, вроде, выманила. Теперь на поправку пойдешь.
Вместо обещанной ухи хозяйка принесла большую миску горячего бульона. Погожин с удовольствием выпил — и наконец-то окончательно согрелся.
— Спасибо вам большое, — вернул он миску. — А как я к вообще к вам сюда попал?
— Да я намедни утром из дома вышла, — призналась женщина. — Да вижу, огонек в лесу дрожит. Дай, думаю, посмотрю, кто костер жгет. А там ты лежишь, совсем в беспамятстве. Ну, принесла я тебя к себе, не обессудь. Матреной меня зовут, вдова Трофимова.
— А меня Станиславом зовут, — представился Погожин. — Вы извините, мне нужно выйти… Где тут у вас?
— Отхожее место? Да во дворе, вон за той дверью, налево.
Станислав приподнял одеяло, и обнаружил, что лежит на печи совершенно без одежды.
Он опустил одеяло назад, выжидающе посмотрел на стоящую рядом женщину.
— Сам-то спустишься? — поинтересовалась она.
— Спущусь.
— Ну, смотри. Силушки не хватит — зови. Лихорадка, похоже, долго на тебе просидела, скоро не встанешь.
Однако Матрена ошиблась — Погожин поднялся на ноги уже на следующий день. Точнее, не поднялся, а спустился. С печи. Устав лежать в четырех стенах, милиционер добрел до входной двери, толкнул створку вышел на крыльцо и с огромным удовольствием, знакомым только
