опричник — поверил.
Проведя ночь на мягком, пружинящем ковре из опавшей хвои, ранним утром путники попили кипяченой воды с разведенным медом, подкрепились копченой рыбой и двинулись дальше. За три часа они преодолели Гадючье болото, лесом обогнули Кауду, и двинулись дальше, к полудню уткнувшись в Лобицкую вязь. Здесь они стали на дневку, сварив нормальную, густую пшенную кашу с салом, после чего отправились дальше, узкой чавкающей тропой через топь, а потом, по ее краю, вокруг Юрьева, к епископскому замку.
— Еще версты две, и на месте будем, — пообещал Прослав.
— Тогда стой, — скомандовал Зализа. — Неча нам, усталым, на стены кидаться. До утра отдохнем, а ужо спозаранку в гости наведаемся. Монастырские сотни, поди, как раз в Кодавере носятся, ворога ищут. — Опричник негромко рассмеялся. — Ранее завтрашнего вечера не вернутся.
— Две версты? — Картышев опустил на землю мушкетон, с облегчением сбросил рюкзак. — Тогда мы, пожалуй, на разведку налегке сходим. Посмотрим, что и как, и решим окончательно.
— Идите, — махнул рукой Зализа. Однажды решившись позволить иноземцам делать все так, как они сами хотят, он уже более не вмешивался. Следил только, чтобы на рожон не поперли — но ратники боярина Росина и сами явно погибать не собирались.
Вернулись Росин и Картышев вместе с проводником, угрюмые, с уже срубленной тонкой березкой саженей пять в высоту.
— Не получается, что, Константин Алексеевич? — поинтересовался опричник.
— Все получится, все как всегда, — вздохнул боярин. — И как всегда первыми начнут резать случайных людей. А не зарезать никак — шум поднимут, раскричатся. Сопутствующие потери…
Ангельский голос смолк.
Серв, тяжко вздохнув и перекрестившись, поднялся с колен, низко поклонился нищенками и остающемуся за кустами старику с бельмом на глазу.
— Прощевайте, люди добры. Хозяйство у нас, надолго оставлять нельзя.
Следом за ним святым людям и епископскому замку поклонилась, мелко крестясь, его жена. Сервы отступили, таясь за темными молодыми елями, прокрались к дороге, и дальше отправились уже в открытую, муж впереди, а женщина немного поодаль.
Еще через минуту тяжелые еловые ветки колыхнулись снова, и из- за них на оставшихся нищенок и старика метнулись одетые в кирасы воины с короткими, широкими мечами в руках. Несчастные не успели толком понять, что происходит, кто и за что явился их покарать — а холодная сталь уже погрузилась глубоко в мягкие тела, и только старик успел издать изумленный предсмертный крик.
Тем не менее, караульный на башне услышал посторонний шум, остановился за зубцом, пристально вглядываясь вниз. Однако более ничего не происходило — тихо шелестела листва яблони с привязанными к ней ленточками, поскрипывали, качаясь, сосны, гулко перемещался от цветка к цветку большой мохнатый шмель.
Успокоившись караульный снова неспешно двинулся по кругу, со скукой поглядывая по сторонам. Положенное ему на посту копье он прислонил к одному из зубцов — какой от него прок на такой высоте, пусть даже опасность случиться? Рядом лежал и тяжелый ясеневый щит.
— Юленька… — прошептал Картышев.
Спортсменка кивнула и натянула на правую руку двупалую перчатку. В левую взяла лук и неспешно вытянула стрелу с граненым бронебойным наконечником. Рядом надел наперсток Варлам. Стрелковым наручем он побрезговал.
— Готовы? — поинтересовался Игорь. — Часового видите?
— Кого? — растерялся боярин.
— Ну, ливонца на башне…
— Саженей сто будет, не более, — кивнул воин.
— Прослав, ступай, — хлопнул Картышев проводника по плечу.
Тот, вытянув из-за пояса чекан и кинув его на землю, кивнул и, ничуть не стесняясь, ломонулся через кусты к замку.
— Эй, кто таков?! — встрепенулся караульный.
— Слышь, земляк, — серв продолжал приближаться к замку, и дозорному, чтобы лучше его видеть, пришлось подойти к самому краю смотровой площадки, выглянув между зубцами. — Как мне на Камбию пройти? Что-то заплутал я немного…
— А ты кто таков, окель будешь? — сурово поинтересовался караульный.
— Прослав я, из Сассуквере, раб кавалера Хаккана, — честно ответил проводник. Ну откуда мог дозорный епископского замка знать по именам сервов далекого озера, а уж тем более — про из судьбу на зимней войне? — Меня господин начетник с письмом послал.
— Правильно идешь, раб, — расслабился караульный. — Еще миль семь по этой дороге.
Он выпрямился, четко показав сидящим за кустами лучникам свой силуэт на фоне проплывающего по небу белоснежного облака. Звучно щелкнули тетивы. Одна стрела пробила воину горло, вторая, с гулким цоканьем пробив кирасу, вошла в грудь. Несчастный, все еще не понимая, что с ним произошло, заскреб пальцами пыльный парапет, отступая за каменный зубец, но Варлам, приученный к торопливой стрельбе во время конной атаки, успел выпустить еще четыре стрелы, две из которых бесполезно чиркнули по темному железу, оставив глубокие борозды, одна пробила боковину панциря, войдя глубоко в тело, и еще одна прошила насквозь руку умчавшись куда-то вдаль. Юля же, которую почти пятнадцать лет натаскивали на то, что каждый выстрел должен приносить команде победные очки, за тоже время успела сделать только один выстрел — граненый наконечник пробил голову караульного под левым глазом и выскочил из затылка, уперевшись в задник немецкой каски.
И все-таки молодой дозорный не умер сразу. У него хватило сил на то, чтобы отступить за толстый и прочный зубец башни, присесть на присыпанный прошлогодней листвой пол и только здесь, в полной безопасности, он перестал дышать. К этому моменту Картышев, повесив на плечо кусок толстого капронового шнура, обеими руками оперся на конец березового шеста и начал разбег к широкому фасадному окну. В полуметре от стены он подпрыгнул, уперся ногами в стену и продолжил свой бег, подталкиваемый стараниями шести одноклубников. Спустя считанные секунды он зацепился рукой за
