шлепают.
— Рабы?
— Нет, вольные ремесленники… — Олег понял, что так просто купец не отстанет, и решил послать его с бессмысленными расспросами куда подальше: — Это китайцы лепят. Такие, желтолицые и узкоглазые.
— А-а, те, что за большой Китайской стеной живут? — Любовод рассмеялся. — Да, и вправду китайцы. А я думал, у них токмо шелк выделывается.
— У них много чего выделывается. Ты хочешь, чтобы я ладью твою защитил, или нет?
— Извини, ведун, — запнулся парень, приложив руку к укрытой глянцевым шелком груди, — уж больно застежки странные.
— Ничего… — отмахнулся Середин, глядя, как купец доливает ему в кружку вино. — Много вокруг странного…
«Значит, — подумал он, наблюдая за темно-бордовым водоворотом у себя в кружке, — значит, угрожают нам твари водяные. Стало быть, их можно отпугнуть, сделав корабль для всех обитателей вод опасным. Примерно так, как ворон отпугивают, развешивая возле участков дохлых птиц. Правда, всякого рода болотников, водяных, русалок, анчуток обычной дохлой рыбиной на носу не проймешь… Но ведь энергетику смерти водяным тварям можно и усилить!»
— Мне нужны рыбьи кости, — быстро начал перечислять ведун, чувствуя неожиданное возбуждение от возможности проверить на практике свои знания. — Еще лучше — рыбья голова. Потом потребуются огонь, глина, чуток жира и масляная лампа. Масляная лампа есть?
— Конечно! — Купец торопливо поднялся, отошел к одному из выставленных вдоль сгенок сундуков, откинул крышку и извлек нечто, похожее на чайник с очень длинным носиком. — А рыба у меня токмо соленая и вяленая.
— Пойдет, — кивнул Середин. — Теперь ищите место, где можно взять глину и развести костер.
К его удивлению, этот вопрос решился быстро и просто. Болота — это все ж таки не моря, островов на них хватает. Когда один из таких, покрытый не хилыми чахоточными деревцами, а высоким густым березняком, оказался неподалеку от пробитого течением русла, кормчий повернул ладью, и прочный, как сталь, киль из мореного дуба, прорезав толстый торфяной слой, уткнулся в берег. Купец и еще несколько корабельщиков вслед за Олегом выпрыгнули на поросший густой травой берег.
— Любовод, зажги лампу, запали от нее костер и сожги на углях рыбьи кости и головы, которые есть, — распорядился ведун. — Мне понадобится только костная зола. А я пока глину поищу…
Глина для любого амулета требуется качественная: не слишком влажная, чтобы форму держала, без примесей песка или травяных корешков — иначе рассыплется, растрескается. Для начала Середин копнулся под корнями деревьев — но там обнаружился такой мусор, что расчистить его не было ни малейшей надежды. Тогда ведун спустился к берегу, разгреб поросший осокой торф, ковырнул дно — глина. Олег сместился чуть выше и над самым срезом воды с помощью ножа начал рыть норку шириной с руку. Поначалу глина шла пополам с корнями и даже прелой листвой, но сантиметров через двадцать превратилась именно в то, что нужно — в жесткую и сухую, но нерассыпчатую светло-коричневую массу. Набрав добрую горсть, ведун направился к пылающему неподалеку костру.
Явно повеселевший купец ворошил кривым суком собранные на острове сухие ветки, чтобы быстрее прогорали, и даже напевал что-то себе под нос. Шелковая косоворотка была расстегнута полностью, из-под нее выглядывал тонкий шнурок с крохотной, не больше желудя, серебряной амулеткой.
— А это что? — кивнул на нее Середин.
— Это… — опустил глаза парень. — Амулет это мой, на удачу. Отец сказывал, мать подарила.
— А почему «сказывал»?
— Дык, не видел я матери ни разу, — поморщился Любовод. — И отец ничего говорить не хочет. Нянька, помнится, и вовсе подкидышем меня называла, я пару раз слышал. Но то вранье. Мы с отцом похожи, прямо как братья. Разве по бороде и отличишь. Так что сын я его, точно сын.
— А посмотреть можно? — протянул было левую руку ведун — и тут же отдернул, испуганный внезапной болью у запястья. Освященный крест остыл так же мгновенно, как и раскалился, но кожа продолжала зудеть, не в силах забыть страшного ожога.
— Не дам, Олэг, — покачал головой купец. — Отец настрого запретил чужакам показывать.
— Ну, и не надо, — согласился Середин, потирая обожженное место. — Как головы, перегорели?
— Снизу лежат, усыхают, — снова поворошил хворост Любовод. — Как угли прогорят, так и они испепелятся.
— Ладно, подождем, — кивнул ведун, усаживаясь рядом. — Костер от лампы зажигал? Для талисмана важно, чтобы породитель силы выходил из одного источника.
— От лампы, — подтвердил парень.
— Давай ее сюда. — Ведун потушил лампу, из носика отлил на глину немного масла и принялся тщательно разминать. Все складывалось одно к одному: масло и источник силы для огня, и глину размягчить может, и не высохнет, как вода, не даст талисману потрескаться.
Со стороны ладьи послышался шлепок, плеск от тяжелых шагов. К огню вышел хмурый Урий, остановился, широко расставив ноги:
— Воины волнуются. Долго еще на болоте стоять будем? Комары здесь, и места недобрые.
— Я вам плачу не за вопросы, а за то, чтобы их не было, — резко отрезал купец. — Ведун о вас же заботится, корабль защитить хочет.
— Противно здесь, хозяин, — упрямо набычился варяг. — Ночь скоро. Как бы посередь вязи не остаться.
— Здесь скал нет, можно и ночью плыть, не разобьемся, — покачал головой Любовод. — Ступай. Как пора будет, так и тронемся.
Середин закончил разминать ставшую пластичной глину, взял у молодого купца палку, разворошил угли, кончиком ножа подцепил золу и мелкие кусочки полуобгоревших костей, пересыпал на сально поблескивающий комок у себя в руках. Сразу запахло паленым, глина стала матовой, темной. Ведун разделил комок на две половинки, расплющил их и кончиком ножа на каждом нарисовал символ гармонии — двойной круг, куда вписал большой треугольник, линии из вершины которого переходили в маленький треугольничек меж двумя окружностями. Поверх маленького треугольника Олег начертал обратный, отводя символику каббалистического знака в потусторонний мир, изобразил в центре похожий на петлю гистерезиса листок, символизирующий глаз. Затем выложил почти готовые талисманы в расчищенный центр кострища и начал наговаривать заклинание, одновременно нанося зарубки на стороны треугольников:
— Встану средь ночи, вылезу из печи, посмотрю на звезды, уйду под землю. Выгляни, Чернобог, в ночь темную, в ночь непроглядную. Открой своим слугам глаза, открой уши, открой нюх. Пусть они галдят-веселятся, над путниками насмехаются, с колдунами встречаются, болотниками советуются, а беды опасаются. Не пусти, Чернобог слуг своих верных к беде-пропаже, костру жгучему, кости колючей, золе чихучей. Аминь!
Наверное, для язычника Любовода последнее слово показалось странным, но для заклинания оно требовалось не как символ веры, а как энергетическая точка, замыкающая наговор.
— Что теперь? — опасливо прошептал купец.
— Почти все. — Ведун подобрал готовые талисманы. — Теперь
