— Про сечу под Муромом не слыхал? Слух дошел, муромские с хазарами о прошлый год схлестнулись…
Неожиданно для себя Середин оказался в центре внимания, став неожиданной связью деревни с «большим» миром. Он время от времени промачивал горло вином и пытался отвечать на вопросы о том, про что слышал на свадьбе и в дороге, отмалчивался по поводу того, о чем не слыхал, перечислял новых правителей разных княжеств, чьи имена звучали в Белоозере, развеивал странные слухи про якобы бродящую по Руси темень, про черный мор в Ярославле и Вологде, а заодно и в Коростеле — наверняка ведь вранье, как и про все остальное. Мужики отстали от него только тогда, когда бабы вынесли на стол блюда с горячим мясом, и снова подняли ковши.
Олег взялся за один из истекающих густым соусом ломтей, надкусил…
— От, елки зеленые, какое пресное… — Он оглядел стол: — Любава! Пойдем в дом, дай мне несколько плошек.
В деревянные мисочки ведун щедрой рукой отсыпал соль с перцем — когда еще крестьяне такое дорогое угощение попробуют?
— На стол отнеси. Только гляди, одну рядом со мной поставь!
Сам пошел следом, уселся на свое место, густо посолил мясо, впился в него зубами.
— Ну вот, теперь другое дело!
Во главе стола новым угощением тут же посыпали капусту для хлебного снопа, мгновение спустя мохнатая ручка стащила блюдо куда-то вниз. Ведун усмехнулся: судя по тому, что нелюдь совершенно не опасалась собравшихся крестьян, она была местной: всякого рода баечники, овинники, домовые, кутные, спорыньи и спехи, дремы и отети, окоемы, прокураты, шишиги, кикиморы и шишиморы. Местные и хорошо прикормленные. Да оно и понятно, в большом хозяйстве далеко не всегда со всем управиться успеваешь. Тут, глядишь, маленькие ручки и пригодятся. Где пошалят, а где и помогут — с детьми побалуются, о беде упредят.
— Ты сам-то кем будешь? — опять подсели к Олегу мужики. — На купца не похож, больно товару мало при тебе, да и расторговаться не пытаешься. На богатыря — тоже. Нет при тебе ни рогатины, ни брони, ни шлема крепкого. Для варяга речь больно гладкая. А уж за калику перехожего тебя токмо дед Буня сослепу принять мог.
— Можно сказать, и варяг, — пожал плечами Середин. — Тоже за серебро нанимаюсь работой ратной заниматься. Да только вороги мои таковы, что за броней от них не спрячешься. Ведун я. Знаю понемногу и дело воинское, и колдовское. А занимаюсь тем, что нечисть всякую истребляю, коли досаждать сильно начинает. Ночницы, оборотни, водяные, рохли, болотники не балуют? А то могу и проредить за малую плату.
— Да балуют, конечно, — переглянулись мужики. — Да токмо не так чтобы сильно. Им где хлебушка положишь, где косточку закопаешь — особо и не шалят. Не надобно их трогать, пусть живут.
— Знаю, — неожиданно наклонился вперед крестьянин с курчавой рыжей бородой, в которой запуталось множество мелких крошек и блестели капельки мясного сока. — В Юромку ему идти надобно. Там, сказывают, твари неведомые прямо по улицам шастают. Мужики в темноте со двора вовсе выходить боятся, бани топить перестали, хлеб в овинах не кладут. Точно говорю, ведун, туда тебе надобно идти! Коли избавишь их от напасти, скинутся тебе на серебро, сколько хочешь дадут.
— А ты давно там был, Ядвига? — осадил его Мирослав. — Что баешь не знамо что!
— Да точно сказываю! Намедни офеня из Мурома уходил, он тама ночевал, в Юромке. Страху, сказывал, натерпелся, с первым светом убег. Лица на нем не было, утек дальше, даже водицы не испил.
— Да, может, ему просто парни тамошние по шеям наклали, дабы девок не лапал, а ты и уши развесил!
— А ты…
Спор разгорался сам по себе, уже не имея к Олегу никакого отношения. Ведун поднялся из-за стола, отошел к околице, за которой, на свежескошенном лугу, девки уже завели хоровод. Трое ребят подыгрывали им на свирелях и свистульках, остальные стояли поодаль, приглядываясь к красавицам. В кустах можжевельника, выросших прямо у изгороди, слышалось активное шевеление, сопровождаемое теплым пульсированием на запястье. Середин понял, что птичье пение, удивительным образом совпадающее с мелодией, получается не просто так, не само по себе. Похоже, общий праздник продолжался.
— Интересно, как собираются участвовать все эти шишиги, когда ребята разойдутся парочками? — пробормотал он. Но проверять не стал: после разлуки с Вереей встречаться с кем-нибудь еще ему больше не хотелось.
Олег вернулся к столу, уселся на свободное место рядом со снопом, налил вина и кивнул хлебным колосьям:
— Будь здоров, расти большой.
Потом потянулся за мясом. В конце концов, единственное, чего он хотел в этой деревне — так это хоть пару дней спокойно отъесться, да выспаться с запасом. Потому как в последние три недели ему всего этого сильно недоставало.
Новый день встретил ведуна пустым и молчаливым двором. Даже куры почему-то предпочли гулять за воротами, на пыльной дороге, выклевывая что-то из потоптанной травы. Ополоснувшись у колодца, он вошел в дом, кивнул Любаве:
— День добрый.
— Здрав будь, ведун Олег. Курица твоя ужо запеклась, можешь за стол садиться. А мне, прости, в поле надобно собираться, мужиков кормить. Жатва. Теперича до самых дожинок роздыха никому не станет.
— С собой заверни. — Середин выложил на стол две монеты: — Вот деньги по уговору, а мне пора. Засиделся я тут у вас, заотдыхался.
— Да, слыхала. — Женщина выставила на стол большую кубышку, оплетенную лыком, добавила сухо зашелестевший мешочек. — Вот, гостинец для сестры моей, Милославы. Мед, орехи лесные да горшок телятины тушеной. Ты, сказывали, в Юромку собираешься? Так у меня там сестра замужем. За Оскаром Тихоней. Передай, сделай милость.
— В Юромку? — изумился Олег. — С чего ты взяла?
— Дык, все мужики вчерась толковали, что ты в Юромку отправляешься, нечисть тамошнюю изводить. Сделай милость, гостинец прихвати.
— Вот это ква, — дернул головой ведун. — Сам молчал, так добры люди постарались. Не собирался я ни в какую Юромку ехать, Любава. Мне в Новгород надобно, к вещему Аскоруну с вопросом важным.
— Не поедешь? — В голосе хозяйки прозвучало такое разочарование, что Олег чуть зубами не заскрипел.
— А далеко хоть до Юромки вашей?
— Верст двадцать по дороге далее.
— То есть километров сорок, — сделал простенький перевод ведун. — А до Новгорода тысячи полторы, если со всеми поворотами. Ладно, хозяйка, для бешеной собаки сто верст не крюк. Давай свои гостинцы.
Обрадованная женщина не только подарила гостю лишний холщовый мешок, в который уложила свою передачу, но и помогла взнуздать и навьючить коней.
— Вестей от Милославы, почитай, года полтора нет никаких, — торопливо говорила она. — Передай, беспокоюсь я. Сестра, дескать, беспокоится. Пусть хоть какую весточку через
