организовать, смогли бы своевременно замести следы нелегальных рейсов. Теперь у этих людей будет куча неприятностей, а мне придется их из этих неприятностей вытаскивать. Если получится. А если я хочу увидеть… результат, то мне придется еще и помогать вам в дурацкой войне. И все это, извините за прямоту, исключительно из-за неурегулированности ваших интимных отношений.
— Какого черта? — взорвался Антон, — я что, ради вашей альтернативной науки должен воровать девушку, как театральный злодей из второсортного водевиля?
— Ну, да. Разумеется, вы никому ничего не должны. Никто никому ничего не должен. Только старый дурак Айзек Бромберг должен всем без исключения. И людям из диспетчерской службы, и вам, и вашей девушке. И вместо благодарности старый дурак Айзек Бромберг всеми бывает посылаем к черту. Наверное, он и черту что-то задолжал, только еще не знает, что.
— Ладно, Айс. Честное слово, я погорячился. Извините, если подвел вас и ваших друзей, но… В общем, я не могу иначе. Так что придется воевать.
— Это я уже понял, — Бромберг тяжело вздохнул и потер ладонями виски, — трудно с вами, Антон.
И тут Антон вспомнил слова вольного капитана Пины:
— А когда было легко? Ничего, война любит смелых.
…
… Разумеется, в лагере Кира набросилась на него с расспросами:
— Где ты был? Мы думали, с тобой…
— Я похож на мальчика, которого могут украсть злые дикари? — с улыбкой поинтересовался он.
— Нет, но…
— Что, милая?
— Все-таки, где ты был.
— … И других женщин у меня нет, — он подмигнул, — по крайней мере, поблизости.
— Любимый, я третий раз спрашиваю, где ты был?
— Я говорил с духами, — серьезно ответил Румата.
— И что они сказали?
— Что война уже практически началась.
Тихо подошел Верцонгер.
— Духи сказали тебе правду, Светлый. Враг в одном дневном переходе от нас. Пойдем, нас ждет совет войска.
«Вот она и началась — подумал Румата, — идиотская война, которая мне даром не нужна. Но мне придется эту войну выигрывать, потому что иначе у меня отнимут Киру. А я не позволю, чтобы у меня ее снова отняли. А раз так…»
— Ну, что ж, друг мой Верцонгер. Пошли выигрывать нашу войну, — спокойно сказал он вслух.
— Ваа!! — радостно зарычал предводитель варваров, демонстрируя крепкие белые зубы не то — в волчьем оскале, не то — в своеобразной улыбке.
— Ты хорошо сказал, — шепнула Кира, — он это запомнит и перескажет.
— Стараюсь входить в образ, — так же шепотом пояснил Румата.
— Входить в образ? — недоуменно переспросила девушка, — Это магический ритуал? Очень сильный, да?
— Очень, — подтвердил он.
… Лагерь бурлил — но бурлил вполне организовано, несмотря на сумерки. Без особого шума и в относительном порядке перемещались небольшие отряды всадников и пехотинцев. Катились куда-то цепочки возов, груженых чем-то, предусмотрительно накрытым рогожей, от посторонних любопытных глаз. Бегали взад-вперед подростки-вестовые.
Совет войска составлял всего восемь человек — двое вольных капитанов, двое выборных от «холопских» корпусов, отец Кабани, как представитель «инженерного обеспечения», Верцонгер и от варваров и, разумеется, двое Светлых. Очень толково, как отметил про себя Румата. Меньше будет гвалта и лишних ушей.
На широком столе была разложена вполне приличная карта. Кучки разноцветных камушков обозначали позиции, а такие же разноцветные нитки — направление движения. Говорили все внятно и по очереди — почти не перебивая друг друга.
Итак, армия Ордена двигалось со стороны арканарской столицы к Бычьему ручью, чтобы выйти к нему, предположительно, незадолго до завтрашнего заката. Численность противника — до 22.000 кавалерии. Пехота и обоз если и были, то отстали на день-два.
Скорее всего, они намерены сделать привал на завтрашнюю ночь — самую короткую в году, а с восходом солнца — форсировать ручей и атаковать. Расчет простой, как и все, что делают орденские командиры. Есть численный перевес — значит, надо наваливаться всей массой. Пусть даже пол-армии ляжет здесь, но зато бунтовщики будут быстро раздавлены, а наместник — доволен.
«Ну-ну, — подумал Румата, — не видали вы еще, господа орденцы, настоящей войны из прежнего времени».
Собственно, у вольных капитанов уже был практически готовый план действий — и очень неплохой, кстати. Румата же, с помощью отца Кабани, лишь добавил несколько элегантных штрихов, сделав план из неплохого — блестящим.
— Ад и дьяволы! — воскликнул спокойный до того момента дон Пина, — знаете, Светлый дон Румата, умей я придумывать такие вещи, клянусь хребтом святого Мики, я бы уже был герцогом, а не болтался бы по миру, натирая мозоли на своих любимых пятках.
— Думаю, дон Пина, вы еще успеете стать герцогом.
— Если останусь жив после этой войны, — добавил вольный капитан, вновь обретая философское спокойствие наемника, — посмотрим, что нам принесет завтрашний день, а там подумаем и о послезавтрашнем.
** 7 **
Если брат Динас, командор ордена, полагал, что война начнется ровно тогда, когда ему захочется — он сильно ошибался. Белона, как замечали еще древние римляне, женщина непредсказуемая и коварная.
На закате следующего дня он отдал команду разбить лагерь в полулиге от Бычьего ручья, расположиться на отдых а подъем трубить с первыми лучами солнца, после чего отправился отдыхать в свой шатер, увенчанный ярким командорским штандартом — очень хорошей, кстати, мишенью.
Ему никак не приходило в голову, что этих самых первых лучей, как впрочем, и последующих, он уже не увидит.
Он был хорошим офицером и делал все правильно — за исключением одного. Он попал не на ту войну, для которой его готовили.
Несколькими часами спустя, в серых предрассветных сумерках, четыре большие противовесные катапульты, тихо выведенные под прикрытием темноты почти к самому берегу ручья, пришли в движение. В воздух с жужжанием взлетели четыре холщевых мешка, набитые крупно дробленым камнем. Мешки, разумеется, разорвались в воздухе и на площадь вокруг командорского шатра обрушились центнера два камней — каждый размером с кулак рослого мужчины. Ну, разумеется, далеко не все попали куда надо — но вполне достаточное количество их легло точно на цель. Впоследствии командора и опознать — то смогли только по перстню.
Конечно же, в лагере началось нешуточное волнение — надо было срочно что-то делать, а решать что именно, полагалось командору. На месте же его шатра было непонятно что — и никто не понимал, жив он или нет.
В это самое время, варварская конница стремительно форсировала ручей и, разворачиваясь в цепь, помчалась к орденскому лагерю.
