— … Два…
… Но которая из них Кира?
— … Один…
— Вот она! Справа! — Румата выбросил руку в сторону правого лица.
— … Ноль.
Над правым изображением вспыхнуло «Экс», над левым — «Кей».
— Неправда! — крикнул он, — она справа! Вот она!
— Ты ошибся, — спокойно прокомментировал Пашка, — хотя, строго говоря, ты угадал. Твоя нынешняя подруга, которую ты считаешь настоящей Кирой — справа. А та Кира, которую застрелили два года назад, и которую ты уже практически забыл — слева.
Румата хотел было возразить — но понял, что это бессмысленно сразу по двум причинам.
Во-первых, Пашка его не слышал. Это было просто кино.
Во-вторых, Пашка был абсолютно прав. Прав буквально во всем.
И Пашкины реплики, предельно точно отслеживавшие реакцию Руматы по ходу киношного действия убеждали в этом более, чем что либо иное.
Тем временем, изображения обеих девушек погасли.
— Конец первой серии, — сообщил пашкин голос, — звякни мне, если захочешь посмотреть вторую. Будь здоров, Тошка. Береги себя и не кипятись попусту.
«Легко тебе говорить, — подумал Румата, подбрасывая на ладони замолчавший проектор, — а посмотрел бы я на тебя в моей шкуре. Ты бы не просто кипятился. Ты бы весь на пену изошел, биокибернетик, блин, исследователь хренов.»
Было огромное, почти непреодолимое желание подбросить проклятую пластмассовую коробочку в воздух и рубануть по ней мечом. От души. Чтобы вдребезги. Остановила его лишь одна мысль: именно этого поступка от него и ждут… Кто ждет? А, шут его знает. Теперь уже не поймешь. Одно только понятно — влип Тошка в чужую, темную, паскудную игру. Сидит он за болвана, а игроки сдают ему, болвану, карты и потом его же болванскими картами друг под друга заходят. Кто-то из них что-то выиграет, а вот болван проиграет обязательно. Потому что он не просто болван, а болван по определению.
Так. От меня ждут, что я растопчу проектор, как злую гадину. Уже через час пожалею об этом, буду ругать себя последними словами, наконец, позвоню Пашке, попрошу у него и первую и вторую серию… Да, и мне можно будет преспокойно сдать проектор с «подлянкой», потому что я уже напрочь потеряю нюх, да и вообще чувство реальности. К тому же, я наверняка поругаюсь с Кирой… Или с Экс… Нет, к черту Экс. Это — Кира. Все. Точка. Потому, что если это не она, значит, я ради миража закопал в землю двадцать тысяч человек. Нет, опять неправильно. Получается, я ради Киры их закопал… А завтра я ради нее разрушу город. Ад и дьяволы! Что я делаю? Что я вообще здесь делаю, в этом сраном Арканаре? Может, поговорить с ней, все же? Или сначала с Бромбергом? Рассказать ему про кино… Стоп. Успокойся, дурак. Не суетись. Что бы ты сейчас не сделал — это будет глупость. Потому, что в таком состоянии ничего умного сделать невозможно. Так что сиди спокойно, дурак и, главное, ничего не делай, пока не успокоишься… Ну, помогло вроде. Начал успокаиваться.
Теперь, слушай сюда, благородный дон. Я тебя сейчас буду спрашивать, а ты мне будешь отвечать. Понял? Молодец.
Вопрос первый: для чего тебе впихнули это кино?
Ответ: чтобы я сделал нечто.
Вопрос второй: что именно?
Ответ: не знаю, но точно не то, что я собирался делать.
Вопрос третий: что ты собирался делать до того, как посмотрел кино?
Ответ: я собирался сообщить Бромбергу, что со мной вышли на связь. Я собирался проверить посты. Я собирался провести ночь с Кирой. Я собирался обсудить с советом план штурма. Я собирался взять Нард.
Вопрос четвертый: можешь ли ты теперь заставить себя делать ровно то, что собирался?
Ответ: Могу. Все кроме одного. Я не уверен, что смогу провести ночь с Кирой.
Вопрос пятый: почему?
Ответ: Потому, что это — не Кира.
Так, благородный дон. Команды распускать нюни не было. Была команда действовать по заранее разработанному плану. Ишь какой разборчивый: «Кира — не Кира, могу — не могу». Прямо Гамлет «to be or not to be». Начальству виднее, кто тут Кира и с кем to be. Про кино никому не слова. Проектор спалить до состояния золы — мало ли, что там встроено. Вопросы есть? Вопросов нет. Тогда на счет раз — подобрать сопли, на счет два — исполнять приказ.
Ух! Ни фига, как я себя построил! В лучших традициях боевого легиона.
** 10 **
… У вас уставший вид, Антон, — заметил Бромберг, — что-нибудь случилось?
— Гости приходили.
— Кто?
— Павел. Он же — дон Гуг.
— Понятно. Предлагал вернуться в лоно истинной веры в базисную теорию феодализма?
— Нет. Просто посмотрел на меня.
— И все? — удивленно спросил Бромберг.
— Практически. Просил связаться с ним, если что. Передал привет от… общей знакомой.
— Что за привет? От какой знакомой?
— Слушайте, Айс, это очень личное. И это абсолютно не ваше дело.
Доктор Бромберг поморщился.
— Меня не интересует ваша личная жизнь. Просто любой предмет, который вам здесь могут передать, обязательно будет содержать…. Любой. Понимаете?
— Понимаю. Не маленький. Вон он догорает, этот «любой предмет».
Антон кивнул в сторону маленького костерка.
— Я не спрашиваю, что это было, но лучше бы вы вообще не брали его в руки.
— Чтобы на мне побыстрее поставили крест? Нет, черта с два. Пусть думают, что я весь в сомнениях.
— Сомнениях о чем? — насторожился Бромберг.
— О королях и капусте, — буркнул Антон, — если вы заметили, Айс, я тут изображаю Аттилу во главе орды гуннов. Думаете, я всю жизнь об этом мечтал?
— Извините, Антон. Я понимаю, как вам хреново…
— Не понимаете. Но это и не важно. Что со мной собираются делать?
— Пока вопрос не решен, — сказал Бромберг, — и, что существенно, пока не вышел за пределы института.
— Сколько у меня еще есть времени?
Доктор Бромберг покачался в своем любимом кресле. Посмотрел на потолок.
— Думаю, три — четыре дня. И, думаю, с вами попробуют поговорить еще раз. Может, пригласят вашу «общую знакомую». Или будут предлагать какие-то варианты для вас и Киры.
— Понятно. Но если будет планироваться похищение…
— Я буду знать за сутки, — сказал Бромберг.
— За сутки — это хорошо, — мечтательно произнес Антон, — сутки это почти вечность.
— Есть еще одна новость.
— Какая?
— Цоган, арканарский наместник попросил в Ордене подкрепления, — Бромберг помедлил и добавил, — Великий магистр дает ему стотысячную армию. Через семь дней она соберется в Баркане, за
