Джорджии, состоит исключительно из людей белой расы. При этом ученых в вашей семье не было, как не было их и среди нацистских лидеров, раз уж на то пошло.
— Как будто у вас в семье есть цветные, — огрызнулся Лайтбар.
В ответ Кортвуд спокойно вынул из бумажника фото, и повернул так, чтобы все видели.
— Я немного сентиментален, — пояснил он, — люблю носить с собой фотографию жены. Она наполовину вьетнамка. Ее мама из Сайгона, мой тесть познакомился с ней на войне.
— Мы опять ушли куда-то в сторону, — заметил ведущий, — я предлагаю обсудить вот что: все мы уважаем науку. Но хотелось бы знать, что ваш эксперимент даст в практическом смысле. Я имею в виду, для всех нас, для зрителей которые сейчас смотрят наш канал.
— Наш эксперимент даст снижение цен на медицину в 5 раз, — громко сказал Кортвуд.
— Вы, наверное, имели в виду на 5 процентов, — предположил Сноу.
— Нет, я имел в виду именно в 5 раз, то есть, на 80 процентов.
— Вы изобрели какое-то суперлекарство?
— Нет, мы изобрели способ прекратить супержульничество. Внимательные зрители уже, наверное, заметили, что кое-кому очень не нравится, что в нашем эксперименте будет стерта некая граница между человеком и животными. Вы слышали, как тут упражнялся в красноречии сенатор Лайтбар. Вам еще не раз будут ездить по ушам подобным образом. Так вот, наука говорит, что разница между людьми и животными не в строении всяких органов, печенки, селезенки и прочих частей тела, а вот тут и только вот тут.
Кортвуд выразительно постучал себя кулаком по широкому лбу и продолжил:
— Тем, что происходит у нас в сознании, занимаются разные психоаналитики и прочие философы, оставим их. А нашими органами, которые точно такие же, как у животных, занимаются врачи и фармацевты. Они проводят границу между человеком и животными, и со своей стороны этой границы в 5 раз задирают цены. Почему лечить собаку гораздо дешевле, чем человека? Потому, что собачьим организмом занимаются ветеринары, работающие в условиях конкуренции. А человеческим организмом занимается тресты, вроде ассоциации американских врачей. Они поделили рынок, устранили конкуренцию и поставили на страже своих незаконных интересов целую банду медицинских чиновников. Возникла медицинская монополия. А монополия — это, во-первых, сверхвысокие цены, во-вторых запредельный консерватизм, а в-третьих, разнузданная коррупция. Все разговоры о «естественной границе между людьми и животными» имеют одну очевидную цель: не пускать на рынок современные биотехнологии, которые дешевле, надежнее, эффективнее и безопаснее, чем те допотопные методы, которые законсервированы монополистами. Почему нас режут средневековыми скальпелями и пичкают токсичными неэффективными антибиотиками? Почему женщинам продают небезопасные гормональные контрацептивы, вместо безопасных молекулярно-технических, которые абсолютно безвредны и абсолютно надежны? Почему людям запрещают клоны, биоимпланты, генную модификацию тканей? Почему нельзя лечить людей наноботами, которые уничтожают любую бактериальную инфекцию за 2 часа? Почему все это разрешено только для животных?
— Вы хотите получить разрешение обращаться с людьми, как со скотом? — перебил его Лайтбар, — такие фокусы уже делали коммунисты в прошлом веке. Они тоже в начале мягко стелили, рассказывая доверчивой публике, как капиталисты пьют кровь рабочих.
А кончилось все тоталитаризмом, нищетой и концентрационными лагерями.
— Сенатор, вам коронки на зубах не мешают? — добродушно поинтересовался Кортвуд.
— Нет, они очень неплохие.
— А сколько стоили?
— Немало, — признался Лайтбар, — но здоровье дороже, или вы другого мнения?
— Я того мнения, что свои зубы, все же, удобнее.
Он оскалил снежно-белые зубы, несколько раз громко клацкнул ими и продолжил.
— Мы с вами почти ровесники, сенатор, и ведем примерно одинаковый образ жизни. Но почему у вас полный рот коронок и мостов, а у меня нет даже ни одной пломбы? Кстати, знаете, сколько мне стоили мои здоровые зубы? Ровно 40 долларов, и ни цента больше. Я просто воспользовался вот такой штукой, — Кортвуд вытащил из кармана и поднял вверх большой тюбик из пластика с рисунком собачьей морды, — Это наногель DR-plus, для восстановления зубов у домашних животных. А началось все с того, что я увидел зубы доктора Винсмарта. Доктор, покажите камере зубки. Спасибо. Видите, они такие же, как у меня. Я как- то раз спросил его: Джерри, как ты, черт побери, сохранил свои зубы? А он мне и говорит: включи мозги. Твои зубы ничем не отличаются от зубов твоего сеттера. Их можно лечить точно также, и выкинь визитную карточку своего стоматолога. Вот отсюда и возникла идея эксперимента. И когда представился случай возродить существо, которое, по сути, человек, но формально не является человеком, мы поняли: да, это то, что надо! С момента появления эректусов на свет, вы все увидите, какие преимущества дает свобода от медицинских монополий, потому что запрет на ветеринарное лечение действует только для людей, но не для эректусов. Да, мы хотим заработать на этом хорошие деньги, но вы, все кто нас смотрят, сэкономите на этом гораздо больше. Мы не просим вас верить нам на слово. Мы просим только посмотреть на то, что мы делаем. И если вы увидите, что это хорошо — просто поддержите нас. Просто скажите: разве в Америке не одни законы для всех? Разве антитрестовский закон кто-то отменил? Разве у нас медицинские воротилы и чиновники выше закона? Разве Америка перестала быть страной свободы и равноправия?
— У нас время кончается, — очень тихо сказал ведущий.
— У нас оно только начинается! — ответил Кортвуд, хлопнув его по плечу, — Я ни с кем не прощаюсь, вы скоро снова увидите нас на экране.
…
После эфира все участники проекта выглядели, как тщательно выжатые лимоны. Доктор Винсмарт присосался к фляжке с коньяком. Три девушки смотрели на него с некоторой завистью. Кортвуд был похож на боксера, который только что провел на ринге 15 раундов и получил десятка два полновесных ударов по всем частям тела.
— Классно вы их поимели, босс, — сказала Лэй, — уж поверьте, я понимаю в таких вещах.
— Спасибо, золотце, — ответил он, отнимая у Винсмарта фляжку, — ты тоже молодец, что сдержалась и не вцепилась в морду этому святоше.
— Просто я успела схватить ее за ногу, — призналась Келли.
— Вовремя, — добавила Лэй, — иначе этого собачьего ебаря выносили бы оттуда по частям. Я же не умею прикидываться культурной, как Санди.
— А это, кстати, просто, — сказала Санди, — меня один парень научил, психолог. Он бы еще много чему мог научить, только его посадили.
— За что? — спросила Келли.
— Он придумал компанию по добыче урана в Антарктиде и продавал акции. Сначала все было классно, но потом он толкнул кому-то этих акций на два миллиона баксов сразу, и его повязали федералы.
— Жадность фраера губит, — констатировала Лэй, — так всегда. Босс, а куда мы едем?
— В аэропорт. Ночью вы с доком будете уже на Гавайях.
— Как бы, отдых на экзотических островах? — спросила Санди.
— Как бы, меры повышенной безопасности, — в тон ей ответил Кортвуд, — кое-кому очень не нравится то, что мы делаем, поэтому… На военной базе когда-нибудь были?
— Нет, а что?
— Вот, поживете там месяц — другой, расширите свой кругозор.
— Ни фига себе, — сказала Келли и пропела, — The sergeant calls: stand up and fight, you are in army now!
База военно-морских сил США Махукона-2 на северном мысе Упола острова Гавайи одноименного штата, была скучнейшим местом. Ее построили в середине прошлого века, как карантинный пункт для участников операций в Индокитае. Потом из нее сделали реабилитационный центр, а потом просто стали использовать, как военный санаторий.
