— Так у нас тут земли на всех хватает. Еще и остается. А деревянные одноэтажные дома строить проще и дешевле. Лес-то совсем рядом. Да и камней для фундаментов хватает. А добыча всего этого добра при таком рабочем контингенте малозатратна. — Водитель поднял кверху указательный палец правой руки. — Экономика, брат, против нее не попрешь!
Грузовик влетел в город, как прыгнул в зеленую лужу. Однако Чинганчгуку тут же пришлось затормозить, потому что это был не лес, тут улицу то и дело переходили люди.
Осетр смотрел на них во все глаза. Люди были как люди, чаще мужчины, много реже женщины. Никто не носил полосатых роб с многозначным номером на груди, но у многих были ошейники. Среди носителей таких украшений не было ни одной женщины.
— И все-таки почему не все заключенные носят баранки?
Чинганчгук пожал плечами:
— А зачем? Большинство зэков — нормальные люди, от них ничего худого черепам… э-э… начальству не будет. С баранками ходят либо абсолютные отморозки, которых надо все время держать в ежовых рукавицах, либо полное чмо, которое лишь на пайку и заработать может. Кому заплатить нечем…
— Как это?
— Как-как? Задницей в косяк!.. Платишь контрольному инспектору червонец в месяц, и ходи со свободной шеей. Ему польза, а тебе спокойнее. Эти штуки хоть и безотказные, но чем черт не шутит! Лучше остаться без червонца, чем без тыковки. Нормальные отношения между начальством и подчиненными. За собственное спокойствие надо платить! Вот и платим.
— Но ведь это же коррупция!
— Разумеется! Ну и что? Да хрен-то с ней! Коррупция, брат Остромир, неистребима. Она тысячелетиями существует и сколько существует, столько с нею и борются. Одних коррупционеров к ногтю взять не успевают, как на их месте другие появляются. Так устроена жизнь. Я плачу инспектору за уверенность в целости моей шеи, а он мне… и ему есть за что платить. Здесь иначе нельзя.
«Не за стукачество ли инспектор тебе платит, дядя?» — подумал Осетр.
На домах, выкрашенных веселенькой канареечной краской, висели триконки «Солнечный проспект».
— Ага, вот и шебутня! — удовлетворенно сказал Чинганчгук. — Опять бузят, голубчики! Интересно, по какому поводу сегодня?
Впереди дорога была перекрыта толпой. Эта была не шагающая вдоль улицы колонна и не перегораживающая проезд цепь. Просто толпа. Народ стоял спиной к грузовику, вытягивая шеи. По-видимому, кого-то слушали…
— А мы их аккуратненько объедем, — продолжал Чинганчгук. — Не боись, Остромир! Прорвемся!
Грузовик свернул на боковую улицу, более узкую, но не менее яркую — здесь стены домов были выкрашены в апельсиновый цвет. Улица так и называлась «Апельсиновая».
Похоже, у городского архитектора, если такой тут работал, фантазия была еще та. Впрочем, скорее всего никаких архитекторов в Черткове и вовсе не имелось. Собрал управляющий (или как тут называют самого главного начальника?) свою команду и сказал: «Господа офицеры, приказываю обеспечить покраску домовых стен. Поскольку жизнь заключенных уныла и тосклива, покрасить в яркие цвета». Команда взяла под козырек, заказали краски, списали под статью «Благоустройство территории» и сказано — сделано! А то, что в результате получился дизайн придурка, так кого это волнует?..
Грузовик свернул еще несколько раз.
— Ну вот и объехали шебутню, — сказал Чинганчгук, глядя в боковое зеркало заднего вида.
На домах вновь замелькали триконки «Солнечный проспект». Номера быстро приближались к единице.
Откуда-то донеслись одиночные выстрелы. Чинганчгук добавил скорости.
— Что это, никак стреляют? — обеспокоился пассажир.
— В нас стрелять не станут, — уверенно сказал водитель. — Храпповый сок на Крестах — святое!
Выстрелы продолжались, но явно становились реже. И тише.
Потом «зубр» выскочил на мост, перекинувшийся через довольно широкую реку. Мост был деревянный.
— Это наша Данила, — сказал Чинганчгук.
— Данила? — удивился Осетр. — Река так называется? Это же мужское имя.
— Мужское, — согласился водитель. — Но по отношению к реке оно стало женским. Наверное, между тем, кто ее назвал, и теми, кто стал здесь жить, была большая разница.
Проехали еще немного, и стало видно, что Солнечный проспект упирается в большие деревянные ворота.
Чинганчгук остановил грузовик за два квартала до них.
— Дальше я тебя, парень, везти не могу. — Он развел в стороны свои лапищи. — Погуляй пока немного. А еще лучше посиди где-нибудь. Вон там, за углом, второй дом по правой стороне, кабак стоит. «Ристалище» называется, но между собой мы называем его «Дристалище». Хотя кухня у Макарыча вполне приличная… Макарыч — это хозяин заведения. Обожди меня там. Только постарайся ни с кем не связываться и ни во что не ввязываться. Народ у нас такой, ему палец в рот не клади. Так что затихарись там. А я быстренько обернусь. Груз перекачают, машину в гараже сменщику сдам и к тебе присоединюсь.
Стенка кабины со стороны Осетра дематериализовалась, образовав открытую дверцу, и кадет, подхватив комплект номер два, спрыгнул на дорогу.
— Денег-то шустряки тебе совсем не оставили?
Поскольку сказавший «а» должен говорить и «б», Осетр помотал головой.
— На-ка тогда! — Чинганчгук протянул трехрублевую купюру. — Закажи себе стакашок «кровушки», посиди. Я быстро, не более часа. Лады, парень?
— Лады, — коротко сказал Осетр.
— Вот и отлично! Люблю сговорчивых!
Стенка-дверца заросла, и грузовик тронулся. А Осетр пошел за угол.
Глава девятая
Кабак оказался совсем не похожим на ристалище. Не было тут ни поединщиков, ни судей. И дам не было, сидели одни кавалеры. В основном, с баранками поверх воротников оранжевых курток. Но была и парочка мужиков со свободными шеями. Однако, судя по полулитровым кружкам, пили свободные шеи то же пиво, что и баранки. Над стойкой, уставленной батареями чистых стаканов и кружек и украшенной пивной башней с краном, висел большой ценник:
