одного пожизненного станет два…
Осетр поделился этими мыслями с дамами. Мегера, пусть и не сразу, но успокоилась. А Яна, похоже, и вовсе думала о чем-то другом, поскольку никак не отреагировала.
А потом к столу подошел попутчик:
— Счастливо оставаться, молодой человек, — сказал он. — Я прилетел к месту назначения.
Он кивнул женщинам и за руку попрощался с Осетром.
«Интересно, — подумал Осетр, когда коммивояжер удалился, — как он тут продает грёзогенераторы, в этой дыре? Можно ли здесь заработать? Был бы торговцем, никогда бы в такое место не сунулся!»
Впрочем, заключенные тоже люди, и у них имеются потребности, а значит, непременно найдутся люди, желающие на этих потребностях заработать. На этом желании весь деловой мир держится.
— Это ваш знакомый? — спросила Яна.
— Нет. Попутчик. Делим с ним каюту. Вернее, делили…
Няня Аня тут же разразилась целой речью по поводу того, какие бывают попутчики. С некоторыми любо-дорого поговорить, а из иных слова клещами не вытащишь.
Уж сама-то она к последним явно не относилась…
Осетр с удовольствием предпочел бы, чтобы она трепалась поменьше. Собрать бы из таких дамочек дивизию да и сбросить к врагу в качестве говорильной бомбы! Заболтают насмерть! В былые времена, когда люди говорили на разных языках, такое оружие не сработало бы.
— Слушайте, — сказала вдруг Яна. — А нельзя ли с какой-нибудь смотровой палубы понаблюдать, как отлетает от нашего корабля шаттл?
— Смотровой палубы, по-моему, на транссистемниках нет, но существует обсервационный зал, где можно полюбоваться и местным светилом, и звездами. Пойдемте после завтрака?
Долго дам уговаривать не пришлось.
Глава четвертая
Если бы Осетр сказал, что в обсервационном зале было яблоку негде упасть, он покривил бы душой. Однако кое-кто из пассажиров полюбоваться космическим пейзажем все-таки притащился.
Расположились в удобных креслах, подняли глаза к «небу».
Веры — звезды, очень похожей на Чудотворную и, как утверждают, на материнское светило человечества, Солнце, — видно не было: она светила откуда-то из-за обреза видеопласта.
Зато приступающий к маневру стыковки с «Дорадо» шаттл был виден хорошо. Ближний борт его почему-то украшала эмблема «Галактических линий» — наверное, суда местной компании космического транспорта были заняты. Вот только чем? Вряд ли в эту дыру транссистемники забираются каждый день, а значит, вряд ли тут, кроме «Дорадо», могут находиться другие дальние суда.
И тут же мысленно хлопнул себя по лбу. Какие местные компании космического транспорта! Да их сюда по соображениям безопасности и на пушечный выстрел не подпустят! Исключительно «Имперские галактические линии», персонал которых проконтролировать гораздо проще! Нет, все верно. А то ведь суда местных компаний в прибежище беглых преступников превратятся…
Осетр пронаблюдал, как выдвинулись из корпуса «Дорадо» причальные штанги, как вытянулись навстречу шаттлу, принимая на себя его инерцию. Судно чуть вздрогнуло, и пришлось успокоить заволновавшихся вдруг дам.
— Нет, столкновения не произойдет, не волнуйтесь! Демпферы и не на такие усилия рассчитаны.
Конечно, Осетр понятия не имел, на какие именно усилия рассчитаны причальные сооружения «Дорадо», но разве есть основания сомневаться в квалификации инженеров, спроектировавших транссистемник? К тому же он бы произнес последнюю фразу, даже если бы сомневался, — дамы, находящиеся рядом с кавалером, ничего и никогда не должны бояться. Таков порядок человеческих взаимоотношений, даже если вы находитесь на разных ступеньках социальной лестницы…
Впрочем, пребывающим рядом дамам космические пейзажи быстро наскучили. Еще не погасли колебания «Дорадо», а няня Аня уже оторвала взгляд от «неба», повернулась к воспитаннице и сказала, наморщив нос:
— Интересно, зачем Его Величество повсюду таскает с собой цесаревича?
Яна тут же подхватила тему.
— А разве можно иначе? Ведь Константин — наследник, а значит, рано или поздно станет верховным главнокомандующим. Ему необходимо привыкать к жизни военного человека.
Цесаревичу Константину в нынешнем году исполнилось семнадцать лет. Однако выглядел он на все двадцать пять. По империи ходили слухи, что парень серьезно болен чуть ли не прогерией[1]…
Правда это или нет, было неизвестно — официальные средства массовой информации эту тему, разумеется, не обсуждали. И правильно — если слухи соответствуют действительности, зачем задевать лишний раз чувства несчастных родителей? А если неправда, опровергать слухи бессмысленно. Во-первых, на каждый чих не наздравствуешься. Во-вторых, опровержения, чаще всего, производят противоположный эффект — как говорит капитан Дьяконов, таков менталитет народа по отношению к власти. А в-третьих, император — не президент, его не выбирают, и ему вовсе не требуется нравиться электорату.
— Да, но ведь он болен. Я слышала, как в разговоре с вашей мамой княгиня… — Няня Аня осеклась, глянув на Осетра. — Скажите, офицер… А как вы считаете? Должен ли Его Величество таскать цесаревича по разным мирам? Не лучше было бы заняться его лечением?
Вопрос был еще тот. Ответ, правда, на него имелся, ибо у Осетра было свое мнение. Но вот стоит ли сообщать свое мнение этой рыжей болтливой клуше?
Хотя в этой болтовне есть и положительная сторона — похоже, после релаксационного сна «офицер» стал клуше симпатичен и она уже не опасается, что ее воспитанницу скомпрометируют. С другой стороны, дьявол их, этих нянюшек, опекающих высокородных девиц, знает! Что у них на уме?
— Цесаревич — человек государственный, — сказал Осетр. — У таких людей на первом месте интересы империи, а не собственные проблемы.
— И это правильно! — резко сказала Яна, как будто с нею кто-то спорил.
Вообще говоря, Осетр знал, что императоры в истории бывали разные. Были такие, что пеклись исключительно о благе родного народа, но бесстрастные документы сообщали и о таких, кому было наплевать на империю и народ, кого волновало только собственное веселье и благополучие. Впрочем, такие обычно правили недолго, поскольку быстро теряли поддержку ближайших подданных и оставались один на один с заговорщиками, которых в такие времена разводилось величайшее множество. В большинстве случае правитель обречен быть хорошим правителем, иначе его эпоха
