прибывших к нам для установления первого в истории человечества контакта с внеземной цивилизацией!
Собравшиеся дружно зааплодировали, восхищенно глядя на лукаво щурящегося Гадюкина. Профессор раскланялся налево и направо и закончил:
– А сейчас, товарищи, я попрошу всех пройти в лабораторию криогеники, где наконец-то состоится самое главное – пробуждение наших дорогих гостей!
Саркофаги с центаврианами возлежат на возвышениях, полностью подготовленные к историческому событию. У дверей застыли рослые охранники, держащие замороженных пришельцев на прицеле – послы послами, контакт контактом, а нормы безопасности никто не отменял. Помещение простреливается из конца в конец, а каждый саркофаг единым нажатием кнопки может провалиться сквозь пол – в специальную камеру, обитую мягким войлоком.
– У нас все готово? – спросил Гадюкин.
– У нас все готово, – кивнул профессор Хрюкин, стоящий за центральным пультом.
– У нас все готово, батенька, можем начинать, – кивнул Гадюкин Эдуарду Степановичу.
– Товарищ президент, у нас все готово, можем начинать, – эхом повторил Эдуард Степанович, обращаясь к большому экрану в стене.
Там сейчас виднеется широкое мясистое лицо с густыми бровями и необычайно крупным носом. Первое лицо государства. Разумеется, оно обязано присутствовать при столь незаурядном событии. Но из соображений безопасности – виртуально.
– Добро, – важно надул щеки президент. – Приступайте, товарищи.
Крышки саркофагов медленно разъехались надвое. По мере того, как восстанавливается температура тел, оливковая кожа центавриан светлеет, приобретает легкий розоватый оттенок. Вот у одного шевельнулся палец… второй еле слышно застонал…
Центавриане открыли глаза. Большие, зеленовато-желтые, с идеально круглыми зрачками. В них светится исключительно дружелюбное любопытство, но охранники все равно напряглись, готовые в любую секунду открыть шквальный огонь.
Все выжидающе уставились на пришельцев. Те с интересом огляделись по сторонам, ничуть не встревоженные необычной обстановкой, и совершенно не собирались первыми начинать общение.
Молчание затягивалось. Президент с намеком кашлянул, как бы невзначай посмотрев на часы. Он, конечно, сознавал всю важность происходящего… но не вечно же вот так таращиться друг на друга!
– Батенька, ну скажите же им что-нибудь!… – шикнул на Эдуарда Степановича профессор. – Неудобно же!
– М-м-м… Добрый день… м-м-м… – замялся главбез, не зная, как лучше обращаться к этим существам. – Мы – люди планеты Земля!… М-м-м… Черт, профессор, а что им говорить-то?…
– Ну я-то откуда знаю, батенька? Кто из нас военнослужащий – вы или я?
– Так мы же не войну им объявляем… – проворчал Эдуард Степанович. – Товарищ президент, может быть, вы?…
– Нет-нет, у вас хорошо получается, продолжайте, – самоустранился тот. – Только побыстрее, у нас тут банкет скоро.
Тем временем профессор Хрюкин, уверившись в миролюбивом настрое центавриан, отобрал несколько лаборантов и приступил к гигиеническим процедурам. Гости с другой планеты были извлечены из саркофагов, вымыты, обсушены и облачены в белые халаты свободного покроя. Возражений со стороны моемых не последовало – наоборот, они охотно сотрудничали, с любопытством ощупывая и даже пробуя на зуб ткань халатов.
Вот только говорить они по-прежнему ничего не говорили. Только все время шевелили кошачьими усами. Похоже, их беспокоил запах хлорки, по невыясненным причинам пропитывающий НИИ «Пандора» сверху донизу.
– Может, их покормить? – предложил Хрюкин.
– Повремените, батенька, – не согласился Гадюкин. – Вначале нужно выяснить, что они любят. Еще отравим, чего доброго…
– Грряу… хау арр-ар ахрр грахх?… – неожиданно заговорил один из центавриан.
– Есть контакт! – потер ладошки Гадюкин, подскакивая к нему с диктофоном. – Продолжайте, батенька, продолжайте, мы вас внимательно слушаем!
– Оооррр-х?… Руууу ввооррр…
– Профессор, а по-нашему они не говорят? – с явным разочарованием спросил Эдуард Степанович.
– Естественно, нет, батенька! Задумайтесь на минутку – а откуда им знать наш язык? Они говорят на своем, мы – на своем…
– И как же мы с ними будем объясняться?
– Да, меня это тоже интересует, – подал голос президент. – Что же это за контакт такой получается?…
– Да ничего страшного – просто вскроем им черепа и препарируем мозги…
– Что-о-о-о?!!
– Шутка! – радостно захихикал Гадюкин. – А чего это вы все так побледнели? Шучу я, шучу!
– Грррхрм! – сурово кашлянул президент. – Профессор… Мы очень ценим ваше чувство юмора… но всякому овощу свое время, вы со мной согласны? Очень хорошо, что наши гости вас не поняли… не поняли ведь?…
– Похоже, что нет, – покачал головой Эдуард Степанович, очень внимательно следивший за реакцией центавриан. – Или очень умело скрывают эмоции.
– Надеюсь, что не поняли. Мне бы на их месте подобная шутка точно не понравилась. Так что, профессор, на будущее постарайтесь сдерживаться.
Гадюкин лишь пожал плечами. Он уже привык, что его юмор всегда принимают с холодком.
– А теперь давайте серьезно, профессор. Что вы можете предложить для преодоления языкового барьера?
– Будем работать, батень… товарищ президент. Попробуем обучить их нашему языку. Если окажутся неспособными – сами научимся ихнему. В крайнем случае попробуем универсальные методы – картинки там всякие, геометрию Евклида…
– Добро. Эдуард Степанович, вы ответственный. Надеюсь, недели через три контакт все-таки состоится…
– Мы с профессором приложим все силы. Верно, профессор?
– Разумеется, батенька, не извольте сомневаться! – хитро прищурился Гадюкин. – Нет, все-таки президент у нас тупой, как пробка…
– Гхрррм!… – злобно кашлянули с экрана.
– Ой, товарищ президент, вы еще на связи? – удивился профессор. – А это я не про вас сказал! Это я про другого президента!
– Работайте, – скрипнул зубами президент.
Через три недели контакт не состоялся. Не состоялся он и через три месяца. Проект «Центавр» затянулся до неприличия – прошло уже больше года, а общение по-прежнему буксует. Инопланетяне выучили полтора десятка простейших слов – «дай», «есть», «темно», «вода» и так далее… но для полноценного разговора этого, конечно, не хватало.
А их родное наречие оказалось на редкость зубодробительным. Профессор Гадюкин очень гордился своей способностью мгновенно овладевать новыми языками – он их знал свыше тридцати, от английского до суахили. Но тут его ожидал конфуз – абракадабра центавриан упорно не сдавалась. Профессор сутками просиживал в покоях, отданных гостям из космоса, но до сих пор остался там же, где и был.
– Батенька, это прямо издевательство какое-то! – жаловался он Эдуарду Степановичу. – Вот слушайте. Как это называется?
– Шуэррк, – с готовностью курлыкнул центаврианин, вместе с Гадюкиным хлопая по столу.
– А вот это? – указал на стул профессор.
– Ооррк.
– Ну, вроде бы достаточно просто, – задумался главбез. – Стол – «шуэррк», стул – «ооррк»… Так в чем
