вместе с тобой…
– Из-за твоей гордыни, – добавил Емсиль.
– Можно и так сказать, – не стал спорить т’Гуран. – Но у нас, в Вельсгундии, предпочитают слово «честь», а не гордыня. Спускать обиды нельзя никому. Но… Я бы на твоем месте предпочел вызвать этого офицера на поединок. Скажем… завтра.
– Завтра он уже никого не вызовет, – рыкнул барнец. – И ты тоже. И я. И Вензольо.
– И Летгольм, – невозмутимо проговорил т’Гуран. – И тот офицер, которого Летгольм заколол, кстати, тоже.
– Все в руке Триединого, – пожал плечами Антоло.
Вельсгундец почесал кончик носа, как обычно делал во время ответов на сложные вопросы профессоров.
– Понимаешь, – сказал он, глядя мимо Антоло. – Понимаешь, наказание императора для всех одно, но по каждому оно ударит по-разному. Меня отец по головке не погладит за то, что из университета выгонят.
– А нас выгонят?
– А ты как думал? – прищурился Емсиль. – Хорошо, если бумагу выправят об окончании подготовительного…
– Выгонят, – согласился т’Гуран. – Если уже не выгнали…
– Ну и что? – запальчиво воскликнул табалец. – Можно еще раз поступить!
– Как бы не так! Изгнанного за нарушение указа императора на повторный курс не возьмут. И ни на какой другой не возьмут…
– Но можно ведь в другой университет! В Браилу, например! Тамошние профессора по всему югу славятся!
– Может, и славятся, но все ж не больше аксамалианских. Да скажу честно, мой род больше денег не наскребет. А Емсиль и вовсе за государственный счет учился…
Вот тут Антоло понял причину злости барнца. Его, уроженца маленького городка, затерянного в отрогах Туманных гор, собирали на учебу все местные жители.
Ах, как же хотелось им заполучить дипломированного лекаря из самого Императорского аксамалианского университета!
Но денег все равно хватило лишь на курсы грамматики и риторики.
Такое случалось не раз. Не Емсиль первый и не Емсилю быть последнему. Частенько студенты, не закончив полного обучения, покидали стены университета и отправлялись на заработки, скапливали сумму, достаточную для оплаты одного-двух курсов, и продолжали учебу. А некоторые и не продолжали. Жизнь подхватывала их, как ручей осенние листья, и увлекала, кружа в водоворотах, все дальше и дальше от Аксамалы. На окраинах Сасандры, испытывающих постоянный недостаток в дипломированных ученых, охотно пользовались услугами недоучек. Их нанимали переписчиками и счетоводами, помощниками сборщиков подати и лекарей, учителями к отпрыскам в знатные семейства.
Подобная участь ждала и упрямого барнца. Но декан Тригольм старательного студента (а Емсиль учился истово, недосыпая и недоедая!) решил не выбрасывать на улицу. В университете существовала квота, введенная лет сто назад, на обучение талантливых, но бедных юношей. Кругленькая сумма выделялась казной империи и позволяла не только оплачивать учебу неимущим, но и даже выделять им небольшой пенсион – недостаточный, чтобы кутить, но дающий возможность не протянуть ноги с голодухи.
Теперь Емсиль лишался сразу всего. В защиту учинивших пьяную драку в день тезоименитства матушки императора не выступит ни один декан. Это вам не вольнодумцы, болтовню которых можно списать на молодость и глупость. Это преступление в Сасандре приравнивалось к измене Империи.
Антоло вздохнул:
– Ты… Емсиль, послушай… Прости меня дурака. Я скажу, если будет суд, что сам во всем виноват.
– Да что ты извиняешься? – возмутился не понявший в чем дело Вензольо. – Все участвовали! Мне вон, голову п’обили!
– Совсем бы ее тебе открутить, – мечтательно проговорил т’Гуран. – Человек мечтал лекарем стать! Понимаешь?
– Не понимаю! – затряс головой каматиец.
– Вот ты зачем учился?
– Я? А снежный демон знает зачем! Отец отп’авил…
– Вот видишь. Такие, как ты, только штаны протирают… Да и как я – тоже! – Вельсгундец сокрушенно мотнул головой. – А у человека – мечта!
– Подумаешь, мечта… Подумаешь, лека’ем…
– Заткнулся бы ты, а? – тихонько посоветовал Антоло.
Вензольо обиделся. Вскинул подбородок, отвернулся, пробурчал под нос:
– Я за него, как за друга, а он…
Емсиль молчал, уставившись в пол. Т’Гуран поднял глаза к грязному, заросшему паутиной и мхом потолку – что поделаешь, мол.
Антоло хотелось выругаться, а еще сильнее – засветить самому себе в ухо. Или в глаз. Кулаком, и чтоб изо всех сил, без поддавков. Чтобы искры посыпались и потекли непрошеные слезы. Что ж это за напасть такая? Из-за него один друг погиб, а еще четыре судьбы так изломались, что никакой мастер не починит. И ни один гороскоп из тех, которые они составляли вчера, не предсказывал каторги, позорного столба, нищеты. Или врут все гороскопы?
– У тебя что по гороскопу выходило? – словно подслушал его мысли т’Гуран.
– Успех, победы в сражениях. Я должен свергнуть двух королей и одного возвести на престол, – без утайки отвечал табалец. Стукнул кулаком по колену. – Какая глупость!
– Интересно… А я нагадал себе смерть от огня. А перед этим – великую смуту, скитания и борьбу за власть.
– Смуту и скитания я себе уже представляю… – начал Антоло, но тут громыхнула дверь в тюремном коридоре. Заключенные всполошились. Даже те, кто притворялся спящим, расползлись по темным углам. Разбойники, игравшие в «камни-ножницы-бумагу», притихли и, как показалось, попробовали спрятаться за спинами друг друга. Само собой, ни у кого не получилось, но их тесная компания зашевелилась, словно клубок степных гадюк, проснувшихся после долгой зимы, – обычно эти гады встречают весеннее солнышко в укромном овраге, ловя теплые лучи узорчатыми шкурами.
Гулко отбивая шаг коваными сапогами, мимо решетки прошел стражник. Следом за ним – плотный высокий человек в темной мантии до пят и круглой шапочке на голове.
– Здесь, ваша милость! – пророкотал стражник. – Туточки они. Сидят в уголке, словно мышки. И я – не я, и куча не моя. – Он стукнул дубинкой по решетке. – Эй, студенты! Живо сюда! Кому говорю.
– Не беспокойтесь, любезный! – прервал его до боли знакомый голос.
– Профессор Гольбрайн? – удивленно воскликнул Антоло.
– Я, молодой человек, я, – ответил астролог. – Если вам трудно или отсутствует желание, можете не вставать…
